П и т у. Иду, иду… Держитесь там!

Стук стихает. Питу отпирает дверь, и она распахивается настежь. Входит человек в цилиндре и плаще с пелериной. Жаку Шанделю около тридцати семи, он высок и холён. У него ясный, проницательный взгляд, гладко выбритый острый волевой подбородок и манеры человека, привыкшего всегда добиваться успеха, готового добровольно трудиться не покладая рук и во что бы то ни стало. По-французски он говорит с диковинным акцентом, как человек, знающий язык с младых ногтей, но чье произношение утратило выразительность за долгие годы пребывания вдали от Франции.

П и т у. Здравствуйте, мсье.

Ш а н д е л ь (с любопытством оглядывая хозяина) . А вы, вероятно, мсье Питу?

П и т у. Да, мсье.

Ш а н д е л ь. А! Мне говорили, что в это время всегда можно застать вас в магазине. (Снимает накидку и бережно вешает на спинку стула.)  И еще мне сказали, что вы сможете мне посодействовать.

П и т у (растерянно) . Я могу посодействовать вам?

Ш а н д е л ь (устало присаживаясь на деревянный стул у стола) . Да, я в этом городе чужак — теперь. Мне нужно разузнать об одном человеке — человеке, умершем много лет тому назад. Мне сообщили, что вы — старейший местный житель. (Слабо улыбается.)

П и т у (весьма польщенный) . Возможно… Впрочем, есть и постарше меня. (Усаживается за стол напротив Шанделя.)

Ш а н д е л ь. Вот что привело меня к вам. (Он доверительно наклоняется к Питу через стол.)  Мсье Питу, я пытаюсь найти потерянный след моего отца.

П и т у. Понятно.

Ш а н д е л ь. Он скончался где-то в вашей округе около двадцати лет назад.

П и т у. Он был убит, мсье?

Ш а н д е л ь. Боже мой, нет! Что заставило вас так подумать?

П и т у. Я подумал — в этом районе, двадцать лет тому, аристократ…

Ш а н д е л ь. Мой отец не был аристократом. Насколько я помню, его последнее место службы — официант в каком-то забытом кафе. (Питу бросает быстрый взгляд на одежду Шанделя, и на лице его читается изумление.)  Полно, я все объясню. Я покинул Францию двадцать восемь лет назад и уехал со своим дядей в Штаты. Мы отплыли на эмигрантском корабле, если вы знаете, что это такое.

П и т у. Да, я знаю.

Ш а н д е л ь. Родители мои остались во Франции. Я помню о своем отце лишь то, что он был маленького роста, чернобород и страшно ленив. Насколько я помню, единственное доброе дело, которое когда-либо совершил отец, — он учил меня читать и писать. Где он подцепил этот дар, я понятия не имею. Прожив в Америке пять лет, мы как-то повстречали вновь прибывшего земляка, который рассказал, что мои родители умерли. Вскоре умер мой дядя, и я был слишком занят, чтобы горевать о родителях, и так уже полузабытых. (Он помолчал.)  Ну, короче говоря, я преуспел и…

П и т у (почтительно) . Мсье богат… Как странно… очень странно.

Ш а н д е л ь. Питу, наверное, вам кажется странным, что я вломился к вам теперь, в эту пору, ища след своего отца, который полностью исчез из моей жизни двадцать лет назад.

П и т у. О, я так понял, вы сказали, что он помер.

Ш а н д е л ь. Да, он мертв, но, (колеблется)  интересно знать, поймете ли вы, если я вам расскажу, зачем я здесь.

П и т у. Да, наверное.

Ш а н д е л ь (очень серьезно) . Мсье Питу, в Америке у всех мужчин, которых я встречаю, у всех женщин, с которыми я знаком, — у всех людей были отцы. Одни стыдятся своих отцов, другие гордятся ими. Отцы в позолоченных рамах, отцы в семейном чулане, отцы Гражданской войны и отцы острова Эллис.[77] А у некоторых были даже деды!

П и т у. У меня был дед, я его помню.

Ш а н д е л ь (перебивает) .