— Я хочу на ней жениться, — сказал он.

— Боже мой, Форрест!

И она произнесла длинную речь, припомнив — словно речь шла о столетиях — те восемьдесят лет, что связывали их семью с этим городом. А когда от исторического экскурса она перешла к состоянию здоровья мистера Уинслоу, Форрест не выдержал:

— Это просто общие слова, мама. Все сказанное могло бы что-то значить, будь оно хоть отчасти связано с Алидой, но против нее у вас ничего нет.

— Она слишком нарядно одевается, не пропускает ни одной вечеринки…

— В этом она точная копия Элеоноры. Но притом Алида — настоящая леди во всех отношениях. Мне даже стыдно обсуждать ее в таких тонах. Вы с отцом просто боитесь через мой брак вдруг оказаться связанными с семьей Риккер.

— Этого я не боюсь, — сердито ответила миссис Уинслоу. — Никогда я не буду ни в какой связи с этими людьми. Но я боюсь, что ты вдруг окажешься отрезанным от всего, что тебе было дорого, и от всех, кто тебя любит. С твоей стороны просто непорядочно ломать нашу жизнь, бросать нас на растерзание городским сплетникам…

— Я не откажусь от любимой девушки только из-за того, что ты боишься каких-то сплетен.

Спор возобновился на следующий день, на сей раз при непосредственном участии Пирса Уинслоу. Суть его рассуждений сводилась к следующему: будучи родом из старого доброго Кентукки, он всегда испытывал определенные опасения по поводу того, что его сын стал уроженцем Миннесоты с ее первопроходческой вольностью нравов, и вот теперь эти опасения печальным образом оправдались. Форрест находил отцовские рассуждения слишком банальными и неискренними. Но стоило ему наперекор родителям отправиться на очередное свидание, как давали о себе знать угрызения совести. Он понимал, что из его жизни постепенно уходит нечто по-настоящему ценное — дружба с отцом, любовь и доверие к матери. Его прошлое с каждым часом безвозвратно умирало, и — за исключением времени, проводимого с Алидой, — он ощущал себя глубоко несчастным.

Как-то весенним днем, когда ситуация стала уже просто невыносимой, усугубляясь мучительной тишиной во время семейных обедов, прабабушка остановила Форреста на лестничной площадке, взяв рукой за локоть.

— Это в самом деле порядочная девушка? — спросила она.

— Вне всяких сомнений, бабушка, — ответил он, встречая ее ясный прямой взгляд.

— Тогда женись на ней.

— Почему ты так говоришь? — удивился Форрест.

— Это положит конец глупым ссорам, и в доме станет хоть немного спокойнее. Кроме того, я бы не прочь под конец жизни стать прапрабабушкой.

Ее откровенный эгоизм импонировал ему куда больше, чем показная праведность остальных членов семьи. Тем же вечером они с Алидой назначили свадьбу на первое июня и обзвонили редакции местных газет, разместив в них соответствующее объявление.

Вот когда буря грянула в полную силу. Слухи разносились из конца в конец Крест-авеню: миссис Риккер явилась с визитом к миссис Уинслоу, но та ее не приняла; Форрест переехал от родителей в Университетский клуб; Чонси Риккер и Пирс Уинслоу обменялись крепкими выражениями в Городском клубе.

Форрест действительно перебрался в Университетский клуб. Теплым майским вечером, под аккомпанемент уже вполне летнего шума за окнами, он упаковал чемоданы в комнате, где провел свое детство. Когда он снимал с каминной полки призы, выигранные на турнирах по гольфу, к горлу подступил ком, а пыльная ладонь оставила на лице грязные потеки.

— Если они не примут Алиду, мне они больше не семья, — прошептал он.