— Неужели вы полагаете, что нашего влияния будет достаточно? — спросил Бреворт. — У меня нет причин думать, что она ко мне прислушается.

— Больше мне обратиться не к кому. Если вы откажетесь, ехать придется мне самому.

— Нет-нет, — опомнился Бреворт. — Мы сделаем все, что в наших силах, правда, Олив?

— Конечно.

— Верните ее — любым способом, только верните. Если дойдет до суда, засвидетельствуйте под присягой, что она невменяема.

— Хорошо. Сделаем все возможное.

Не прошло и десяти дней после этой беседы, как Блэры уже встретились с доверенным человеком мистера Каслтона в Париже, чтобы свести воедино имеющиеся подробности. Фактов было много, а толку — чуть. Петрокобеско появлялся в различных ресторанах: толстый, однако не лишенный обаяния коротышка неопределенной национальности, с плотоядным взглядом и неутолимой жаждой. Годами вынужденно скитался по всей Европе, жил бог весть как — видимо, за счет американцев, но, по данным Холлэма, в последнее время не был вхож даже в самые отдаленные круги международного светского общества. Об Эмили сведений набралось совсем мало. На прошлой неделе эту пару видели в Берлине, а буквально вчера — в Будапеште. Очевидно, Петрокобеско, как персона нон грата, вынужден был повсюду отмечаться в полиции; этим обстоятельством и посоветовал воспользоваться Холлэм.

Через двое суток они в сопровождении американского вице-консула явились на прием к префекту полиции Будапешта. Префект затараторил по-венгерски, обращаясь исключительно к вице-консулу, и тот вкратце передал суть: Блэры опоздали.

— Где же их теперь искать?

— Он не знает. Ему было приказано их выдворить, и вчера вечером они уехали.

Внезапно префект черкнул какую-то записку и с резким замечанием сунул ее вице-консулу.

— Он говорит: наведайтесь вот сюда.

Бреворт заглянул в листок:

— Штурмдорп… это где же?

Очередная быстрая тирада по-венгерски:

— Отсюда пять часов по местной узкоколейке; поезд ходит по вторникам и пятницам. Сегодня суббота.

— В гостинице мы наймем автомобиль, — сказал Бреворт.

Поужинав, они отправились в путь. Поездка по ухабам неподвижной Венгерской равнины, да еще в потемках, оказалась не из приятных. В первый раз Олив пробудилась от тревожной дремоты, когда Бреворт с водителем меняли колесо; потом — когда машина затормозила у мутной речки, за которой светились редкие огни какого-то городка. В машину заглянули двое солдат в незнакомой форме; за мостом начиналась узкая извилистая главная дорога, которая вела к единственной гостинице Штурмдорпа; лишь с первыми петухами Олив и Бреворт свалились на убогие койки.

Наутро к Олив пришла внезапная уверенность, что они близки к цели, но вместе с тем вернулось давнее чувство беспомощности перед лицом своеволия кузины; на нее нахлынуло долгое прошлое, где царила Эмили, и приезд в эти края уже стал казаться почти наглостью. Однако при виде решимости Бреворта она тут же опомнилась и вместе с мужем смело спустилась в холл, где они разыскали одного из хозяев, который говорил почти как американец — до войны он жил в Чикаго.

— Здесь уже не Венгрия, — объяснил он. — Вы пересекли границу Чешско-Ганзейского княжества. Государство у нас маленькое, всего два города — наш и столица. Американцам виза не нужна.

«Потому-то, наверное, их сюда и занесло», — подумала Олив.

— Очевидно, вы располагаете сведениями об иностранцах? — спросил Бреворт. — Мы разыскиваем одну американку…

И он описал Эмили, ни словом не упомянув ее возможного спутника; хозяин почему-то изменился в лице.