— Ваши паспорта, — потребовал он, а потом: — Вам зачем?

— Эта дама — ее двоюродная сестра.

Хозяин на миг замялся.

— Думаю, я, вероятно, суметь найти ее для вас, — сказал он.

По его зову явился привратник; ему были даны торопливые указания на непонятном наречии. А потом:

— Идите за ним… этот вас отвести…

Грязными закоулками они добрались до ветхого строения на окраине городка. У входа топтался человек с охотничьим ружьем, который при их появлении приосанился и резко заговорил с провожатым, но после обмена репликами позволил им войти; они поднялись по лестнице и постучались в какую-то дверь. Из-за дверного косяка высунулась голова; провожатый вновь заговорил; их впустили.

Они оказались в большой неопрятной комнате захудалого пансиона, какую можно найти в любом уголке западного мира: выцветшие обои, рваная обивка, бесформенная кровать и — невзирая на пустоту — ощущение захламленности призрачной мебелью прошлого десятилетия, обозначенной кругами пыли и проплешинами. В центре комнаты стоял толстый коротышка с обвисшими веками, любопытным носом и слащавым, капризным ртом; он пристально оглядел вошедших, когда те только переступили порог, а затем с брезгливым «пфуй!» досадливо отвернулся. Тут же находились еще какие-то люди, но Бреворт и Олив не видели никого, кроме Эмили, которая, прикрыв глаза, полулежала на кушетке.

С их приходом глаза ее распахнулись в легком изумлении; она шевельнулась, будто надумала вскочить, но вместо этого лишь протянула руку и четким, вежливым тоном назвала их по именам, не то чтобы приветствуя, а, скорее, возвещая их приход. Заслышав эти имена, коротышка немного смягчился.

Женщины расцеловались.

— Туту! — окликнула Эмили, словно отдавая команду. — Принц Петрокобеско, позвольте представить вам мою кузину, миссис Блэр, и ее супруга, мистера Блэра.

— Plaisir, —  отозвался Петрокобеско. Быстро переглянувшись с Эмили, он предложил: — Не желаете ли присесть?

И тут же плюхнулся в единственное свободное кресло, как будто они играли в «музыкальные стулья».

— Plaisir, —  повторил он.

Олив примостилась в ногах у Эмили, а Бреворт придвинул стоявший у стены табурет, успев разглядеть остальных присутствующих. Среди них выделялись крайне свирепого вида юноша в просторной накидке, который, сложив руки на груди и сверкая зубами, замер у дверей, а также двое заросших оборванцев, сидевших бок о бок в углу: один поигрывал револьвером, другой уныло свесил голову на грудь.

— Вы давно сюда прийти? — поинтересовался принц.

— Только что приехали — сегодня утром.

Олив невольно сравнила этих двоих: высокую, эффектную американку и замухрышку-европейца южных кровей, которого вряд ли пустили бы дальше острова Эллис.[1] Потом она задержала взгляд на Эмили: все те же роскошные густые волосы с отблесками солнечного света, те же глаза, не утратившие яркой морской синевы. Лицо слегка осунулось, вокруг губ появились едва заметные морщинки, но это была прежняя Эмили — властная, блистательная, грандиозная. Можно было только сожалеть, что эту красоту и неповторимость загнали в убогий пансион на краю света.

Юноша в накидке открыл дверь на чей-то стук и принял записку для Петрокобеско; тот прочел, воскликнул «пфуй!» и передал ее Эмили.

— Кареты, видите ли, не нашлось, — с надрывом провозгласил он по-французски. — Все кареты уничтожены, осталась одна, да и та в музее. Ладно, поеду верхом.

— Нет, — отрезала Эмили.

— Да, да, да! — вскричал он. — Кому какое дело, как я поеду?

— К чему такие сцены, Туту?

— Сцены! — взорвался он.