— А по-русски шпаришь классно, без акцента, — заметил Агафон.

— Ничего не поделаешь, приходится.

— Прямо как в анекдоте, — хмыкнул Гребешок. — Спрашивает, значит, негритенок у матери: «Мама, а почему у меня такая черная кожа?» Мать отвечает: «А затем, сынок, чтоб защитить тебя от палящего африканского солнца». Негритенок опять спрашивает: «Мама, а почему у меня такие жесткие и курчавые волосы?» — «А это, сынок, чтоб ты не цеплялся волосами за листья пальм, которые растут в вечнозеленых африканских джунглях под палящим африканским солнцем». — «Мама, а почему у меня такие крепкие и красивые белые зубы?» — «А это, сынок, чтоб ты мог разгрызать кокосы, которые висят на пальмах, растущих в вечнозеленых джунглях под палящим африканским солнцем». — «Слушай, мам, а какого же хрена мы тогда в Архангельске живем?»

Девицы закатились таким хохотом, что Гребешок испугался: вдруг бабку разбудят? Агафон, как раз наоборот, был вовсе не против, чтоб кто-нибудь проснулся. Конечно, лучше, чтобы Налим с Лузой.

— Можно потише? — сказал Гребешок не очень сердито. — Люди спят.

— Можно, — прошептала негритянка Ксюша, готовая вот-вот опять прыснуть.

— А вы пройтись не хотите? — поинтересовалась вполголоса Элька. — Воздухом подышать, тишину послушать? Так клево!

— Без проблем, — ответил Агафон, — только мы, предупреждаю, песен не поем. У нас голоса сорваны.

— Как жаль, а нам так мужской силы не хватает… в пении. Общей группой, попыхивая сигаретами, вышли за калитку.

— Не люблю на ходу курить, — заметил Гребешок, — вон там бревнышко лежит, присесть можно.

Это возражений не вызвало. Дошли до бревнышка, присели рядком: девочки посередке, мальчики с краев. Агафон оказался рядом с Элькой, а Гребешок с негритянкой Ксюшей.

— В отпуск приехали? — поинтересовалась Ксюша. — Из города?

— Само собой, — ответил Гребешок, удивляясь тому, что Элька их до сих пор не узнала. Вспомнилось, как меньше чем полсуток назад эта длинноногая блондинка навела на него пистолет и он, струхнув, положил на землю автомат. А почему? Да потому что она прямо на глазах у куропаточников задушила здоровяка Барбоса. Точнее, шею ему свернула. Жуть!

Агафон тоже соображал помаленьку. Действительно настолько пьяна, что не может узнать, или все-таки узнала, но виду не подает? А если это так, то какую новую заподлянку задумала?

— Что-то я вас здесь раньше не видел, — заметил Гребешок. — Вроде в том доме Дарья Петровна жила. Верно?

— Это моя бабушка была, — вздохнула Ксюша. — Померла полтора года назад. Правда, я ее никогда не видела.

— Я тоже никогда не слышал, что у нее такая внучка есть.

— В смысле черная?

— Нет, вообще.

— Не мудрено. Мать у меня объявилась только год назад. Последний срок досидела. И к бабке лет двадцать не ездила. Сперва от стыда, что залетела от негра, потом оттого, что пила и в тюрьму садилась. Но как бабка померла, тут же примчалась наследство на дом оформлять. Хотела пропить, но не успела. Надрызгалась и померла в поезде. Я и не знала ничего про дом, если бы менты мне бумаги не отдали, которые у нее нашлись.

— Нормально, да? — пуская дым ноздрями, сказала Элька. — Два подарка сразу!

— Не понял… — произнес Агафон. — Почему два?

— А потому что главный подарок — это не дом, — хмыкнула Ксюша.