И решительно отстранив Гребешка, Ксюша зашагала к дому. Миша задержался, переваривая сказанное, затем сорвался с места и догнал. Остановил, взял за плечи и, отчего-то волнуясь, сказал:

— Прости, пожалуйста. Я обижать не хотел, правда.

— Ладно, завяжем, сама виновата. Не так все надо, не так как-то. Только я просто не знаю, как надо. В смысле, не как на работе, а как для души. Элька

— та умеет. Она ловкая. А я нет.

— Может, еще научишься? — усмехнулся Гребешок, взял Ксюшу за руку, положил ее небольшую ладошку на свою, распухшую и забинтованную, и поднес к губам. — Шоколадка ты моя…

— Ох, зря ты это сделал! — пробормотала Ксюша, тяжко задышав, и неожиданно прильнула к Гребешку.

— Сердечко у тебя тюкает, — заметил тот. — Быстро-быстро. И осторожно прижался губами к влажному пухлому рту Ксюши.

— Ой, дура-ак… — прошептала Ксюша. — Я ведь могу поверить, будто ты влюбился. А назавтра увидишь при свете — исплюешься…

— Нет, — мотнул головой Гребешок, которому показалось, что зря он начал расписываться в усталости. И, обняв покрепче гибкую и трепетную Ксюшу, опять припал к губам. Теперь намного сильнее и жаднее. Ласково провел руками по ее плечам, спине, талии…

— Нет, — сама себе запретила Ксюша и нехотя, но все же отпихнула Гребешка, — не надо… Играешь ты со мной, а я могу всерьез принять. Понимаю, что врешь, а очень хочу обмануться. Пусти!

Она опять вырвалась — Гребешок, правда, не больно и удерживал — и побежала к своему дому. Хлопнула калитка, но топота по деревянному настилу Михаил не услышал. Остановилась.

Гребешок подошел к калитке, Ксюша обернулась, белки на темном лице сверкнули при лунном свете. Тяжело дышала, сдавленно, видно, внутри что-то бурлило и кипело.

— Не входи, а? — пролепетала она. — Пожалей… Дурею я.

— Я тоже, — сознался Гребешок. — Наверно, раз в году и сдуреть полезно.

— Сам же завтра будешь психовать. Прыщ увидишь, подумаешь, будто СПИД поймал.

— СПИД не дым, глаза не выест. — Беспечно произнеся эту фразу. Гребешок вошел в калитку, и Ксюша порывисто обхватила его.

— Ну, ты сам выпросил… Не жалей потом!

— Не пожалею…

Ксюша молча потянула его за собой, в дом…

Агафон с Элькой подходили к деревне со стороны дороги. Затяжную паузу в

разговоре, которая началась после того, как они повернули обратно, нарушил Агафон:

— Надо все-таки подумать, как выкручиваться. Я ведь не шутил насчет того, что сюда придут.

— Давай будем как-нибудь порознь думать. У тебя своя голова, у меня — своя.

— Между прочим, среди тех, кто придет, могут быть и друзья Ростика. Они, знаешь ли, такие шутки плохо понимают.

— Пусть приходят, если не лень. Мне все по фигу.

— Я тебе уже говорил, что они не одну тебя потрошить будут. Девчонок пожалей и Олега.

Элька остановилась.

— А может, мне вообще никого не жалко? — сказала она с настоящей яростью.

— Ни их, ни тебя, ни себя?! Меня когда кто жалел?! Почему я должна, а остальные не должны?!

— Мне, например, сейчас тебя жалко, — тихо заметил Агафон.