— Они затевают тут какую–то дьявольскую херню, — медсестра глубоко затянулась. Из–за голубой ели вышел черномордый с кинокамерой, ни на кого не обращая внимания, продолжал снимать.

— Неужели ты не понимаешь, ментура безголовая, что мы влипли в дерьмо государственной важности. Тут или отраву варили, какой свет не видывал, или бомбу мастрючили, которая делает мгновенное выпадение кишечника и глаза. Эта бомба и взорвалась у них вне плана.

— Молча–ать, — поющим шопотом произнес подполковник.

— Надо что–то делать, дурень в шапке. В газету или еще куда, иначе нас как тихих свидетелей пустят в переработку.

Милиционер не успел ответить, на крыльцо вышел Владислав Владимирович с Колпаковым, чтобы объяснить, каким тоном следует задавать вопросы, но Владислав Владимирович удержал его за локоть. Антонина Борисовна побледнела, но осталась сама собой.

— А что, мало ли, может, газы какие, мы бы тоже повязочки надели. Свои, беленькие.

— А что, наденьте, — произнес равнодушно Владислав Владимирович, — если хочется. Мы свои маски снять не можем, чтобы вы не запомнили наши лица. Вдруг Толстяк доберется до кого–нибудь из вас и заставит описать, как мы выглядели.

Стоящие в строю переглянулись, они понимали все меньше в происходящем и от этого им было все тоскливее.

— Само собою разумеется, о том, что вы здесь были, о том, что видели и делали, никому ни слова.

Над «дачею» послышался стрекот вертолета, в ворота въехали две реанимационные машины.

— Мы можем быть свободны? — спросила вместо подполковника медсестра.

— Почти да. Последний вопрос. Вы не видели здесь человека лет пятидесяти, лысоватого. Такой, немного похож на Филозова.

— Никакого Филозова мы здесь не видели, — твердо сказал подполковник, постепенно овладевающий собою.

— Я имею в виду Альберта Филозова, актера. Этот человек, о котором я спрашиваю, неприятно на него похож.

— Нет, — стоял твердо на своем милиционер, — ни Альберта, ни актера.

Владислав Владимирович тихо покашлял.

— Ну, ладно. Тогда пошли вон.

13

Колпаков выглядел смущенным. Владислав Владимирович казался сосредоточенней, чем обычно. Генерал с полковником медленно поднимались к Спасской башне, огибая бок Кремля. Владислав Владимирович давно уже заметил, что это одно из самых пустынных мест в центре столицы. Всего в сотне шагов, толпы туристов, вереницы автобусов, а тут, только звук собственных шагов. Может быть потому, что все пространство вокруг Кремлевской стены ощущается родственным кладбищу.

Первым заговорил Колпаков.

— Одним словом, он исчез, товарищ генерал, и я готов понести любую ответственность.

— В чем вы видите вашу вину?

— В том, что установил лишь обычное наблюдение, не учел специфику момента.

— В чем она, на ваш взгляд?

— Надо было сообразить, что старичок этот, Антон Карлович, не совсем обычен, может быть, даже не совсем тот, за кого себя выдает.

— Какие у вас основания думать так?

Колпаков потрогал мочку уха, прищурил правый глаз.

— Прямых никаких нет, одни, прошу прощения, ощущения. Но, как вы любите говори: ощущения профессионала это подсказки природы.

— Где он оторвался от ваших людей?

— За грибами пошел. Отъехал километров сто по казанской дороге и в лес. Мы наводили справки, места там действительно грибные. Пока ребята приводили себя в порядок, они, понятно, были одеты по–городскому и в таком виде в лесу выглядели бы дико, так пока они…

— Он и оторвался.