— Это итальянский композитор, — сказала Жаклин, проследив за взглядом Портера, — жил больше века назад, потому выглядит таким старым.

Портер улыбнулся.

— Вы, наверно, решили, мисс, что репортеры понимают в музыке не больше, чем в ядерной физике, да? Верди был моим любимым композитором, пока я не открыл для себя Гершвина. «Порги» с некоторых пор действует на меня сильнее бури в «Отелло». Вы можете это объяснить?

— Могу, — сказала Жаклин и села к роялю, потому что больше сесть было некуда, единственное кресло занял Портер. — Могу, но не стану. Ведь вы пришли не о музыке разговаривать… А теперь и вовсе не станете мне верить.

— Почему «теперь»? — настороженно спросил Портер.

— Вы не читали газет? — Жаклин перебросила ему сразу две. Это были утренние филадельфийские газеты, раскрытые на развороте, в правом углу которого Портер сразу увидел портрет Жаклин — фотография была не новой, Жаклин на ней выглядела еще моложе, прямо девочка. Текст он пробежал взглядом профессионально — быстро и цепко. Он сразу понял, что это не фальшивка, да и поведение Жаклин не оставляло сомнений.

— Это очень серьезно? — участливо спросил он. — Я имею в виду последствия для вас.

— С работы меня уже… Теперь придется жить только уроками музыки. А кому это сейчас нужно? И кто захочет отдать ребенка… такой как я?

— Простите, — сказал Портер, — у меня ощущение, что эта напасть из-за моего к вам звонка.

— Возможно… Вскоре после вас позвонил кто-то и сказал, что… ну… о чем бы я вам ни говорила, верить мне не будут, ведь все знают, что я наркоманка. Я растерялась… Я очень быстро теряюсь и перестаю соображать. Хотела найти вас и предупредить, что не стану с вами разговаривать, а утром мне опять позвонили… на этот раз директор и сказал… А в почтовом ящике я обнаружила газеты. Вообще-то я их не выписываю.

— Я могу уйти, — сказал Портер. — Мне очень нужна ваша информация, но я уйду, если вы скажете.

Жаклин подняла на него глаза, и Портер понял, что уйти не сможет.

— Когда мы познакомились с Уолтом, я знала, что добром это не кончится. У меня всегда бывают предчувствия, когда я знакомлюсь с людьми… Будто кто-то говорит: держись от него подальше. А с этим тебе может быть хорошо. Но я никогда не слушаю предчувствий. А потом убеждаюсь, что напрасно.

— Меня вы тоже видите впервые…

— Не впервые. Впервые — вчера по видео. Хотите кофе?

— Не откажусь, — сказал Портер. Жаклин вышла. Портер огляделся — кроме рояля, который отвлекал внимание от деталей, в комнате стоял еще стеллаж с книгами. Портер встал и подошел ближе. В простенке между книгами была наклеена фотография — Льюин и Жаклин на фоне полуразрушенной крепости. Льюин смотрел в небо и показывал на что-то — птицу или самолет, а Жаклин ласково смотрела на Льюина. Портер дал бы голову на отсечение, что к наркотикам Жаклин пристрастилась после того, как физик ее бросил.

Жаклин вкатила сервировочный столик с двумя большими чашками кофе и тарелкой с сэндвичами. Она поставила столик перед креслом, принесла вертящийся стул и села рядом.

Портер опустился в кресло, взял в руки чашку и понял, что сейчас заснет. Ночь он провел за рулем, а вчера летал из Нью-Йорка в Вашингтон и обратно, на рассвете мчал в Филадельфию и сбивал кого-то с хвоста, гадая — кого именно. Сейчас он подумал, что делал это напрасно. Все равно кому-то стало известно, что он звонил Жаклин и договорился о встрече.

— Я был вчера в Вашингтоне, — сказал Портер, — слушал выступление Льюина.