— Небо и земля, — повторила Жаклин. — Мы познакомились… Ну, это неважно… Я влюбилась в него по уши, знаете, как это бывает с девушками, когда им кажется, что явился принц. Я знала, что он женат, и у него взрослый сын, но это не имело значения. Скажите, разве с этим теперь считаются?

— С этим и раньше не считались, — вздохнул Портер.

— Когда мы расстались, я… Мне было плохо. Но ведь он прав. Скажите, если больше не любишь, то… Разве имеет значение, что другой… Разве с этим считаются?

— Уолтер — большой ученый, — осторожно сказал Портер, — и ход его мысли не всегда понятен.

— Вот! Сейчас я тоже так думаю. Правда, не всегда. А раньше мне казалось… Впрочем, это неважно. Вы его видели, да?

— Видел и слышал. Уолтер говорил, что неплохо бы организовать небольшую ядерную войну.

— Не понимаю, — пробормотала Жаклин. — Он не говорил таких вещей, когда мы были вместе. Как-то он ездил с миссией мира в Бирму… ну, помните, когда на пакистанской границе… и радовался как мальчик, что удалось их там помирить. А потом… Умерла Клара. И Рой попал в катастрофу. Я бы не перенесла. Я хотела, чтобы он вернулся, ко мне, а он… Вы знаете, что мне сказал Уолт? Все и так для всех кончено. И еще он увидел знак на моем платье и сказал, что… Ну, это неважно.

— Говорите, я слушаю.

— Сказал, что видеть не может этого знака, а ведь это был наш с ним знак, хотя и не совсем наш, но все-таки и наш тоже…

— Какой знак?

— На платье, я же говорю. Я его выбросила… Нет, я собиралась, раз Уолт сказал, но… А, конечно! — Жаклин бросилась из комнаты, и Портер едва не застонал. Ее могли и не компрометировать, в том, что говорила Жаклин, смысла было не больше, чем в болтовне любой брошеной женщины. Портер проверил, нормально ли работает видеокамера — сумку он предусмотрительно поставил так, чтобы объектив смотрел в сторону журнального столика.

Жаклин вбежала, неся на вытянутых руках оранжевое вечернее платье из модного пять лет назад политрена.

— Вот, — сказала она, распрямляя перед Портером складки. На левой стороне у плеча были вышиты скрещенные стрелы и знак вопроса.

— И что же это? — спросил Портер.

— Наш с Уолтом талисман.

— Вы сказали, Джекки, что это ваш знак, но и не совсем ваш. Он означает что-то еще?

— Господи, конечно! Тогда было такое движение… Вы репортер и ничего об этом не знаете? Об этом даже в Сенате говорили, я сама слышала, я была там с Уолтом. Это было в мае… да, в мае третьего года.

— Погодите, Джекки, об этом потом. Что еще означает этот знак?

Жаклин замолчала, приложила ладонь ко рту, закрыла глаза. Прошла минута, и Портер подумал, что она просто боится сказать лишнее, а слова так и хотят соскользнуть с языка, и у нее нет иного способа молчать, кроме как ждать, пока репортеру не надоест, и он не захочет уйти.

— Простите, — сказала Жаклин неожиданно ясным голосом. — Я вам, наверно, кажусь дурой. Просто… Когда я вспоминаю, мне трудно держать себя в руках. Простите. Я сейчас…

В молчании прошла еще минута. Жаклин открыла глаза, и это был другой взгляд — внимательный и чуть ироничный.

— Я скажу вам, когда Уолт переменился. У меня все ассоциируется с собственными переживаниями, а они вам неинтересны. Не возражайте. Так вот… Несколько лет назад Уолт работал в какой-то фирме, проводил исследования, важные для будущего.