Надзиратель подвел Поля к гамаку с его номером и сказал своим грубым голосом:

— Вот твое место, твой гамак. Давай!

И вышел.

Юноша стоял, не зная, что делать, не осмеливаясь двинуться с места под прицелом множества глаз.

— Эй, вали сюда, — окликнул новичка, видя его замешательство, сосед слева, высокий и сильный, настоящий геркулес. — Я номер восемьсот восемьдесят третий… твой «дед», буду учить тебя уму-разуму.

Стоя посреди массы людей, от которых исходил резкий запах дикого зверя, Поль наконец понял, что он на каторге и обратного хода нет. Несчастный боялся каторги, но и не подозревал, как она страшна на самом деле!

ГЛАВА 21

КАТОРГА

Сегодня каторга не имеет ничего общего с теми гнездами преступности, что прежде являли миру свои язвы в Бресте, Рошфоре и Тулоне. Да и само слово «каторга» не употребляется более, замененное сочетанием «исправительная колония», лучше передающим идею наказания и исправления преступника. Надсмотрщик уступил место военному надзирателю. Это элитная категория, полувоенные, полутюремщики, выходцы из действующей армии и в большинстве своем славные ребята. Каторжник, в свою очередь, превратился в «перемещенное лицо», больше он не закован в кандалы с чугунным ядром, не прикован цепью к товарищу по несчастью, не носит ни ужасного зеленого или красного колпака, ни отвратительной красной либо красно-желтой куртки. В его обмундирование входят большая соломенная шляпа, холщовые брюки и куртка, на которой крупными цифрами отпечатаны номер каторжника и буквы, П. А., разделенные якорем, что значит — Пенитенциарная администрация. В Гвиане на ноги полагаются грубые башмаки, но осужденные охотнее ходят босиком.

Изменилось многое. Не изменился только человек. Где бы он ни находился — работает ли в мастерской на островах Спасения, заключен ли в тюрьмах Кайенны и обслуживает морской порт, копает ли землю на плантациях Куру, отбывает ли наказание в «сахарном» Сен-Лоране, преступник везде остается преступником, он не отличается от своих предшественников на каторгах метрополии. Не изменилось само существо преступления, просто способных на него стало больше, и они стали еще хуже.

В пенитенциарных заведениях Гвианы преступники собраны со всех французских территорий — из самой Франции, из Сенегала, Алжира, с Антильских островов, с острова Реюньон, из Индии и даже из Тонкина. Так что каторжная Гвиана являет собой истинный Вавилон — здесь и белые, и негры, и арабы, и индусы, и аннамиты. Все это утрясается, притирается, уживается и говорит на креольском диалекте, языке образном, наивном и не лишенном определенного очарования.

Поступающие определяются, независимо от происхождения, в первую категорию — на самые тяжелые работы: строительство дорог, валку и транспортировку леса, осушение болот, возделывание целины и тому подобное.

Хорошо себя зарекомендовав на работе и в быту, узник переводится во вторую категорию, где труд не столь тяжел.

Третья категория состоит из людей, нрав которых настолько смягчился от пребывания в первой категории, что они могут быть переданы в распоряжение колόнов.

Наконец, исправившиеся и вновь обретшие утраченные на свободе моральные устои поселяются в тех же местах на предоставленном им клочке земли. Такие составляют четвертую категорию. Но, прежде чем человек в нее попадает, проходят долгие годы.

Отправляя впервые новичков на работу, им зачитывают правила, касающиеся неподчинения надзирателям, ссор и драк между собой, воровства, побегов и прочее, где указываются полагающиеся за все это наказания. Чтение завершается никому не известным отрывком из Кодекса, который производит впечатление разорвавшейся бомбы.