Глава V

Божественные открытия в прозе

Зачарованный своими персонажами, словно гостями, впервые пришедшими в дом, Пастернак писал новый роман — писал горячечно, писал, чувствуя себя счастливым оттого, что создает вещь, которая, как он говорит, станет «книгой жизни» и клятвой верности тем, кто отстаивал свое право на свободу мысли. Он двигался вперед быстро, очень быстро, все возрастающей скорости работы помогало то, что писателю было совершенно неизвестно, что ему приберегает в будущем этот длинный рассказ, который казался ему иногда собственным отражением в кривом зеркале. Он так торопился узнать мнение своих близких об этом «безумном предприятии», что, едва закончив первые главы, прочел их сначала у себя дома, потом у соседа по Переделкину — Константина Федина. Все говорили, что просто околдованы новой вещью. Но сколько в этих похвалах было подлинной искренности, а сколько желания угодить другу? Пастернак озадачился этим вопросом, но в ту же минуту понял, насколько он абсурден: ему не было дела до оценки романа кем-то, не ее он искал, ему важно было собственное удовлетворение как приложенными усилиями, так и результатом этих усилий.

Куда больше любых оценок, если думать о будущем книги, да и всей советской литературы, его тревожило опубликование 26 августа и 4 сентября 1946 года постановлений, выносивших приговор журналам «Звезда» и «Ленинград», в том числе и за неосмотрительную поддержку политически «неблагонадежных» произведений. В комментариях к официальным текстам главные нападки делались на великую поэтессу Ахматову и блестящего юмориста Зощенко, обвинявшихся в том, что они пачкают родную страну, исполняя грязные инструкции, полученные от буржуазных идеологов. Испытывавший высшее блаженство оттого, что может согласиться с мнением высших авторитетов, новый генеральный секретарь Союза писателей Александр Фадеев потребовал исключения двух «преступников» из организации, которая не позволит себе и дальше пригревать на груди змею, даже двух. В приложении к жизни политико-литературных директив Сталина, который, будучи поставлен коммунистами во главе Политбюро, наводил порядок в организации всей страны и заботился о ее развитии, Фадеев решает пойти даже дальше того, что прямо диктовали инструкции. Если Сталин, единовластный хозяин, старался насадить по всей России, сверху донизу, яростную тиранию, державшую в кулаке народ, и, не гнушаясь в битве за чистоту идеологических рядов никакими доносами, выводил на чистую воду всех этих бумагомарателей и рифмоплетов, которые ставят свой личный успех выше марксистского кредо, то Фадеев пытался даже перещеголять этого деспота в ригоризме.

И после 4 сентября поспешил сообразить, что некий Борис Пастернак, до сих пор каким-то чудом избегавший административных громов и молний, также в полной мере заслуживает строгого выговора с предупреждением. Намереваясь разгромить этого лицемера, Фадеев обвиняет его в «Литературной газете» от 7 сентября в том, что он отвернулся от народа, упорствуя в непризнании величия этого самого народа, и что укрылся за переводческими работами, дающими ему средства к существованию, дабы спастись от риска подвергнуться даже и малейшей критике за отсутствие социалистических убеждений. По Фадееву, выходило, будто столь низкое поведение должно было бы повлечь за собой бойкот таких пастернаков.

Ничуть не обескураженный этими желчными нападками в свой адрес, писатель назначает на 9 сентября читку продолжения романа своим друзьям. Однако в этот самый день «Правда» как бы санкционирует обвинения Пастернака в антипатриотизме: в органе ЦК партии публикуется резолюция президиума ССП, где Пастернака объявляют «безыдейным, далеким от советской действительности автором». Под этим ударом Пастернак также не дрогнул.