Ошиблись номером. Пронзительный голос исчез, как и не было, а он все повторял безнадежно: алло, алло, алло…

Его терзали демоны – страх и безысходность…

ЧУЖАЯ ЖЕНЩИНА

Около полудня позвонил его старинный знакомый Глеб Кучинский, один из тех немногих, с кем Андрею было действительно хорошо. С Глебом ему даже молчалось хорошо. Брат его, Борис, имел свою клинику пластической хирургии, а Глеб после трагедии с семьей – шесть лет назад его жена и шестилетний сын погибли в автомобильной катастрофе – перебрался на отцовскую дачу – в старую крестьянскую избу, купленную когда-то за бесценок по причине близости реки Донки и, следовательно, рыбалки. Схоронился в запредельной глухомани, не желая никого видеть, и зажил анахоретом. Он винил себя не только за то, что был за рулем в тот страшный день, а и за то, что выжил. Работал за копейки в бедной местной больничке, латая ножевые ранения, вправляя сломанные в пьяных драках конечности, принимая нечастые роды, и постепенно становился для местного населения кем-то вроде мирового судьи: к нему бежали с жалобами на пьющих мужей, непослушных детей и скандальных соседей. «Глеб Юрич сказали» стало приговором в последней инстанции.

Живя среди дикости, грязи, беспробудного пьянства вымирающих деревень, он, городской человек и первоклассный хирург, словно наложил на себя епитимью, отрабатывая каторжным трудом свой грех. Борис звал его в город, соблазняя местом в своей клинике, но Глеб отказывался. Он изредка появлялся на родительской квартире, заезжал проведать брата и купить одежду, книги и всякие необходимые в хозяйстве предметы.

Звонил Андрею, заходил. Лерка любила Глеба и относилась к нему покровительственно, считая, что тот не умеет жить. Она уговаривала его вернуться в город, приводя все новые и новые аргументы «за». Интересная работа, деньги, горячая вода, магазины, женщины – Лерка загибала пальцы, мешая все в кучу. «Жизнь проходит мимо!» – кричала она. С ее точки зрения, жить полноценно можно лишь при наличии ресторанов, шикарных шмоток и отдыха в дальнем зарубежье. Что, в общем, не так уж далеко от истины – жизнь-то одна! А если Глеб приходил с Борисом, они набрасывались на него вдвоем, только стружка летела. «Андрюша, – басил Глеб, – пошли отсюда, сил моих больше нет, страх, как надоели. Ишь, спелись, канальи!»

Андрей обрадовался его звонку.

– Ты где? – спросил он. – В городе?

– У себя, – отвечал Глеб. – В своих весях. Не нужен мне ваш город, скопище греха и разврата.

– Можно подумать, вокруг тебя разврата и греха меньше.

– Не меньше. Но мои грешат, как дети, не понимая, что творят, а ваши городские все порченые.

– Кто, например?

– Мой единоутробный братец. На что он расходует талант, данный ему Богом? Он убирает следы порока с физиономий раскормленных самок, гребет немыслимые бабки и тратит их на создание немыслимого комфорта, развращающего разум и тело. Мои спиваются физически, а вы у себя в городе – духовно. Погоня за золотым тельцом опасное занятие, мой друг, оно иссушает душу и превращает ее в бесплодную смоковницу. Так-то.

– Глеб, тебе только проповеди читать.

– Знаю. Это у нас семейное. Прадед мой, да будет тебе известно, был священником. Из бедных сельских священников. Из тех бессребреников, что живы духом, а не телом.