Был на коленах; мрачно, грубо

         Казалось выраженье лиц,

         Но слезы капали с ресниц,

         Покрытых пылью… на шинели,

         Спиною к дереву, лежал

         Их капитан. Он умирал;

         В груди его едва чернели

         Две ранки; кровь его чуть-чуть

         Сочилась. Но высоко грудь

         И трудно подымалась, взоры

         Бродили страшно, он шептал…

         «Спасите, братцы. – Тащат в горы.

         Постойте – ранен генерал…

         Не слышат…» Долго он стонал,

         Но всё слабей и понемногу

         Затих и душу отдал Богу;

         На ружья опершись, кругом

         Стояли усачи седые…

         И тихо плакали… потом

         Его остатки боевые

         Накрыли бережно плащом

         И понесли. Тоской томимый,

         Им вслед смотрел <я> недвижимый.

         Меж тем товарищей, друзей

         Со вздохом возле называли;

         Но не нашел в душе моей

         Я сожаленья, ни печали.

         Уже затихло всё; тела

         Стащили в кучу; кровь текла

         Струею дымной по каменьям,

         Ее тяжелым испареньем

         Был полон воздух. Генерал

         Сидел в тени на барабане

         И донесенья принимал.

         Окрестный лес, как бы в тумане,

         Синел в дыму пороховом.

         А там вдали грядой нестройной,

          Но вечно гордой и спокойной,

         Тянулись горы – и Казбек

         Сверкал главой остроконечной.

         И с грустью тайной и сердечной

         Я думал: Жалкий человек.

         Чего он хочет!.