Ах он! Мне же больно! Не отпуск, а дурацкая комедия положений! Ужас просто!

Я принялась нервно выпутываться, стараясь больше не задевать непозволительноблизкое мужское тело. Меня обдавало жаром и электричеством, а он хохотал, продолжая поддерживать меня за талию. Я поняла, что лежу щекой на его плече. Покраснела, привстала и оглянулась. Позади стояла белая, гордая, как айсберг в океане, стиральная машинка. Называется, почувствуйте себя Титаником.

– Никогда ещё Штирлиц не был так близко к провалу, – заявил Артём. Выпустил меня и сел, утирая слезу одной рукой, потирая плечо другой.

– Мда, Штирлиц выстрелил в упор. Упор упал, – вырвалась у меня цитата из старого анекдота.

– Страшная тайна раскрыта! Прощай тазик и вредная домоправительница!

Предплечье саднило.

– И ничуть не вредная.

– Записи с камер слежения посмотри. И в зеркало, – хмыкнул он.

Язвительные чёртики в его глазах меня рассердили окончательно. Я, наконец, избавилась от шланга и вскочила. Мы были в подсобном помещении, где стояла не только стиральная машинка, но также посудомоечная, сушилка, две гладильные доски, два утюга, стеллажи с бытовой химией, швабры, вёдра, щётки и, кажется, морозильная камера. Я поджала губы и сделала реверанс.

– Пользуйтесь на здоровье, гости дорогие! Если, конечно, тут вообще что тоработает. Но у нас не «всё включено», так что сами сами... Благодарю засовместный полёт!

И выбежала в распахнутую дверь, злая на Артёма, на Женьку, которая замаскировала зачем то вход в хозчасть под забор, на машинку и на боль в предплечье. Словно мне ноги не хватало!

* * *

«Это знак! – решила я, поливая едва заметную ссадину перекисью водорода. – Точно знак. И он говорит: нечего заглядываться на неизвестно кого! С одним я сломала ногу, с этим могу и голову... Не надо нам такого, спасибо! Я точно знаю: накурортах все врут. Рассказывают о себе с три короба, срабатывает эффектжелезнодорожного вагона: увидел, поразил, забыл. Кстати, если не соврал, то ещё хуже. А подружиться? – снова вспомнила я Люсино задание. – Вряд ли. Уж слишкомон меня раздражает. Так и до аллергии недалеко».

Я переоделась в сухое платье, похожее на длинную футболку с капюшоном ивытерла полотенцем волосы.

На кухне «для бедных» грюкнуло. Зашумел электрочайник. Из крана в мойку потекла вода.

«Лизочка, наверное. Или пара из Симферополя. Этот же руки запачкать боится...»

Выглянула за шторку. Нет, это был Артём. Тоже переоделся, волосы взлохмачены, как у мальчишки. Он что то делал у стола.

«Арестовывать надо за такую симпатичность и депортировать к чертям собачьим, как недавно красавцев из Саудовской Аравии. Не выйду, пока не отправится в свой поход», – подумала я, продолжая за ним наблюдать, как шпион из логова.

Заметила, что у Артёма есть лёгкая асимметрия в лице. Словно привык улыбаться с хитрецой и порой кривовато, потому что не искренне. Лоб высокий. Подбородок упрямый. Лицо человека, который знает, что умеет нравиться и пользуется этим. Хуже того: привык, что все клюют – достаточно лишь небрежно улыбнуться исказать: «Я миллиардер». Фу!

Я глянула на себя в зеркало над холодильником: обычная, совсем обычная, каких много ходит по улицам. Стройная, но не спортивная. Нос курносый. Губы как губы. Глаза невыразительные, брови в порядок не привела. И цвет волос дурацкий, надоперекраситься в свой естественный или, наоборот, ярче сделать, а то моль непонятная второго сорта.

Созерцание собственной заурядности вызвало ещё большее раздражение. Зато я пришла к весьма определённому выводу:

«У нас с ним ничего общего быть не может! И он мне ничуть не нравится. Даже не поинтересовался, не ударилась ли я? И со шлангом не помог.