– Вероятно, так оно и есть, – сказал Рэнсом. – Вы же сказали, что это была его идея пригласить её сюда.

– О, скорее он любит пофлиртовать.

– Возможно, она заставила его измениться.

– Не в ту сторону, в которую ей хотелось бы, как мне кажется. У его семьи огромное состояние, и однажды он станет его полноправным владельцем.

– Вы хотите сказать, что она собирается связать его брачными узами? – Спросил Рэнсом с присущей южанам апатичностью.

– Я думаю, она считает брак изжившим себя предрассудком. Но бывают случаи, когда нет ничего лучше брака. Например, когда молодого джентльмена зовут Бюррадж, а молодую леди – Таррант. Я вовсе не в восторге от Бюрраджа. Но я думаю, она давно бы захватила в плен этого благородного отпрыска, если бы не Олив. Олив стоит между ними – она хочет сохранить их сестринство, и сохранить её, прежде всего, для себя самой. Конечно, она и слышать не желает о её замужестве, и уже ставит палки в колёса. Она привезла её в Нью-Йорк, и это может показаться опровержением моих слов. Но девушка очень старается, она вынуждена потакать ей, иногда вразумлять, короче говоря, выбрасывать что-то за борт, чтобы спасти оставшееся. Глядя на мистера Бюрраджа вы можете сказать, что это довольно безвкусный джентльмен. Но здесь не о чем спорить, поскольку леди тоже достаточно безвкусна. А она леди, бедняжка Олив. Вы в этом можете убедиться сегодня. Она одета как торговый агент, но здесь она самая утончённая. Верена на её фоне выглядит как ходячая реклама.

Когда миссис Луна замолчала, Бэзил Рэнсом начал опасаться, что в соседней комнате Верена уже начала свою речь. Звук её чистого, светлого, звонкого голоса, идеального голоса для обращения к публике, донёсся до них издалека. Его желание встать так, чтобы можно было как следует слышать и в придачу видеть её, заставило его дёрнуться на месте, и это движение вызвало у его собеседницы издевательский смешок. Но она не сказала: «Идите, идите, наивный вы человек, мне жаль вас!». Она лишь несколько дерзко заметила, что ему, конечно же, достанет галантности не оставлять леди абсолютно одну в публичном месте – так миссис Луна изволила окрестить гостиную миссис Бюррадж – особенно после того, как она попросила его остаться с ней. Благодаря предрассудкам Миссисипи она получила от бедного Рэнсома желаемое. В его личном кодексе чести было непростительной грубостью прекратить беседу с леди во время вечеринки до того, как на его место придёт другой джентльмен. Это было всё равно, что оскорбить даму. Все джентльмены, бывшие у миссис Бюррадж в этот момент, были слишком заняты. Не было ни малейшей надежды, что кто-то из них придёт ему на помощь. Он не мог оставить миссис Луну, и не мог остаться с ней и пропустить то, ради чего пришёл сюда.

– Позвольте мне хотя бы найти вам место там, в проходе. Вы можете встать на стул и опереться на меня.

– Большое спасибо. Но я лучше продолжу опираться на эту софу. И я слишком устала, чтобы стоять на стульях. Кроме того, я бы очень не хотела, чтобы Верена или Олив видели меня выглядывающей поверх голов – как будто мне есть дело до их умозаключений!

– Ещё не время делать какие-то умозаключения, – очень сухо сказал Рэнсом. И сел перед ней, уперев локти в колени, глядя в пол и пылая румянцем на желтоватых щеках.

– Всегда не время для того, чтобы говорить такие вещи, – заметила миссис Луна, поправляя кружева на платье.

– Откуда вы знаете, что она говорит?

– Я могу сказать это по тому, как она повышает и понижает голос. Это так глупо звучит.

Рэнсом просидел там ещё пять минут, которые, как он чувствовал, его ангел-хранитель должен бы записать на его счёт, – и спросил себя, как миссис Луна может быть настолько самодовольной, чтобы не видеть, что сейчас заставляет его её ненавидеть.