– Ах, мисс Таррант, мой успех в жизни – это одно, а мои амбиции – совсем другое! – воскликнул он в ответ на её вопрос. – Вероятнее всего я останусь безвестным и бедным до конца моих дней. И потому никто, кроме меня не будет знать о возвышенных мечтах, которые я похоронил.

– Почему вы говорите о бедности и безвестности? Разве вы не добились успеха в этом городе?

Вопрос Верены застал его врасплох и не оставил ему ни времени, ни хладнокровия на то, чтобы вспомнить, что он всегда делал хорошую мину перед миссис Луной и Олив, и такое впечатление у девушки могло возникнуть из-за того, что обе леди ему верили. Но вопрос прозвучал для его ушей настолько насмешливым, дерзким и неоправданно жестоким, что ему казалось, что он сблизил их, как будто был вытянутой рукой, схватившей её за талию и притянувшей к нему, чтобы он мог отчитаться о своём положении преднамеренным поцелуем. Я не представляю, какие ужасные последствия этих мыслей мой тяжкий долг заставил бы описать вам, если бы тот момент продлился на несколько секунд дольше. Но, к счастью, они были прерваны появлением няни, толкавшей коляску, в компании ковылявшего за ней малыша. Няня и её спутник неотрывно, и как показалось Рэнсому, неодобрительно, глазели на удивительную парочку на скамье. В этот момент Верена, оглядев детей быстрым взглядом – она обожала детей, – продолжила:

– Из ваших уст слова о грозящей вам безвестности звучат чересчур плоско. Безусловно, вы амбициозны – любой это подтвердит, едва взглянув на вас. И если вы направите свои амбиции в нужное русло, соперникам лучше поостеречься. Было бы желание! – добавила она немного насмешливо.

– Что вы знаете о моём желании? – спросил он с неловким смехом, как будто действительно попытался поцеловать её во время этой откровенной беседы и получил отказ.

– Я знаю, что оно сильнее, чем моё. Оно заставило меня выйти из дома, хотя я считала это не лучшей идеей, и заставляет меня сидеть здесь намного дольше, чем я собиралась.

– Подарите мне этот день, дорогая мисс Таррант, подарите мне этот день, – промурлыкал Бэзил Рэнсом, и когда она, заинтригованная его интонацией, повернулась к нему лицом, добавил, – Пообедайте со мной, раз уж вы пропустили ланч. Разве вы ещё не устали и не ослабли?

– Я устала и ослабела, и все те ужасные вещи, которые вы обо мне говорили – я уже сыта мерзостями. И теперь вы хотите, чтобы я с вами пообедала? Спасибо. Вы неподражаемы! – воскликнула Верена со смехом, который, как мне известно, выражал смущение. Рэнсому же это было неведомо.

– Вы должны помнить, что мне довелось дважды выслушивать вас в течение часа, молча и без пререканий, и я с удовольствием сделал бы это снова и снова.

– Зачем вам слушать меня ещё, если вы не приемлете мои идеи?

– Я делаю это не ради ваших идей – я слушаю ваш голос.

– Ах, я же говорила Олив! – быстро проговорила Верена, как будто эти слова подтвердили её давний страх.

Рэнсом всё ещё не считал, что заигрывает с ней, потому спросил со всем чувством мужского превосходства:

– Интересно, поняли ли вы те десять слов, что я вам только что сказал?

– Я думаю, вы выразились достаточно ясно.

– И всё же, что вам стало ясно?

– То, что вы хотите отбросить нас назад.

– Я пошутил. Я сказал это просто так, – неожиданно для девушки уступил Рэнсом. Он совершенно не настроен был спорить.

Она заметила это и спросила:

– Почему бы вам не опубликовать свои идеи?

Это вновь задело его, напомнив о давнем провале. Он удивлялся, почему она не может оставить эту тему, и всё время возвращается к ней.