-  Не печальтесь, Адольф, - сказал он. - Я бы и сам хотел лично сомкнуть мозолистые руки на горле этого кровососа. На наш век и других буржуазных гнид хватит. Не печальтесь.

    -  Может быть, он еще того… - предположил я, - живой?

    -  Скорее всего, он того… - товарищ Огоньков чиркнул ребром ладони по горлу, - мертвый. С этой матросней разве договоришься? Гада нужно было судить справедливым народным судом, а они его, - наверное, просто прирезали, чтобы не мешал вещи выносить.

    Грохот погромче выстрелов из маузера заставил меня вздрогнуть. Это скатился со ступенек долговязый матрос без бушлата, в одном тельнике, прорванном к тому же на груди. Несмотря на то что лестница имела длину без малого метров десять, никаких видимых повреждений матрос не получил - поднявшись, он бессмысленно улыбнулся, икнул и половчее подхватил на руки мраморную статую обнаженной Афродиты, с которой не расставался все время своего стремительного полета.

    -  Вот ты чаи господам разливала, заварные пирожные кушала… - слышал я, как бормотал-он, ковыляя к выходу, - а я, сестричка, на броненосце «Потемкин» гнойных червей из мясного пайка выковыривал… Ну ничего, кончилась твоя неволя, теперь со мной жить будешь, а я тебя в обиду не дам… Как тебя звать-то? Молчишь? Буду тебя Мишкой звать, как нашего боцмана… - Очевидно, он принимал мраморную Афродиту за окаменевшую от испуга баронскую горничную.

    -  Видите, товарищ Адольф! - сокрушенно покачал патлатой головой комиссар. - Ну совершенно никакой сознательности! Одна бессознательность, что характерно - пьяная. А еще матросы! Рыцари революции! Мне же ведь мандат выдан для наведения социалистического порядка при экспроприации! А этим рыцарям на мандат плевать… И на меня тоже. Лучше бы выделили взвод красноармейцев с тремя пулеметами, вот тогда бы я показал порядок, а то - паршивый мандат да два бойца с винтовочками. Что я с ними сделаю?

    Он махнул рукой по направлению к двоим красноармейцам в островерхих шлемах. Воины оттеснили от общего потока в уголок матросика, сгибающегося под тяжестью громадного узла, скрученного из плюшевой портьеры. Закинув винтовки за спину, бойцы принялись что-то втолковывать матросику. Жестикулировали они при этом так активно, что у матросика под левым глазом вспух и налился голубой кровью обширный синяк.

    -  Ведут разъяснительную работу, - прокомментировал комиссар, - уговаривают не безобразничать. Однако чего мы здесь с вами стоим? Пойдемте наверх.

    Надо запротоколировать бездыханное тело Рудольфа Марка.

    Товарищ Огоньков ухватил меня за локоток и втянул в толчею на лестнице. По дороге я обернулся: красноармейцы успешно уговорили матросика - тот спешил прочь, волоча за собой изрядно похудевший узел, а бойцы, скинув форменные шинели, примеряли друг на друга песцовые долгополые шубы.

    Как выяснилось, дом барона Рудольфа Марка Опе-льгерцхайзена вмещал в себя три этажа. По первым двум мы с товарищем комиссаром прошлись, почти не останавливаясь. Было ясно, что там никакого барона нет и быть не может. Откровенно говоря, на этих этажах вообще ничего уже не было. Все вынесли. Матросы волокли вниз предметы старины и роскоши, оборванцы подбирали все, что не успевали уволочь матросы, а хозяйственные мужички в армяках с треском сдирали со стен гобелены, отколупывали барельефы, скатывали портьеры, шторы и занавеси, не говоря уж про ковры и тканые салфетки; кое-где даже вскрывали полы и декоративный красного дерева паркет увязывали в пачки, как пионеры - газеты, предназначенные для сдачи в макулатуру.