И еще ему нужно научиться лелеять идеалы, хотя это ничем не отличалось от лелеянья безжизненных кукол; все, как в бредовом сне. Никогда ему уже не обрести способность холодного проникновения в тайну того, что придает жизни настоящий, пусть даже страшный смысл. Он был нелепым маленьким животным, леммингом в стаде других снующих по галактике леммингов, и он будет жить как един из них.
Он увидел небольшой, прорезающий туман черный снаряд. Коренастый солдат смотрел в другую сторону. Раздался оглушительный хлопок, и его ударило взрывной волной. Взглянув вверх, он увидел, что коренастый солдат стоит на том же самом месте. Совершенно лысый. Его тело слепо подалось вперед, за что-то зацепилось и упало; в этот момент он с легким присвистом тихо засмеялся сквозь зубы. Губы солдата практически отвалились, а челюстные мышцы судорожно дергались, причиняя мучительную боль.
Глядя на него, он почувствовал презрительную радость. Этот белокурый солдат окончил техническую школу третьего класса и факт зачисления его в пехоту считал серьезной ошибкой. Впрочем, солдат был очень собой доволен и проявлял к войне необычайный интерес.
Они остались вдвоем на горном кряже среди небольшого островка фиолетовых и крапчато-желтых стелющихся растений. По обе стороны далеко внизу их подразделения пробивались вперед. На сколько хватало глаз, простиралась лишь пыль да вмятые в почву побеги ползучих растений. Громадные аппараты разных типов с людьми на них пытались продвигаться все дальше; вот они натолкнулись на какие-то препятствия, и вокруг, расчищая дорогу, суетливо забегали другие люди; все сливалось воедино, образуя немыслимый симбиоз.
Туда-сюда, как кентавры — особи высшего ранга, — легко сновали маленькие машины с посыльными. Другие машины бдительно наблюдали за происходящим с воздуха. Все вместе это походило на исполинское, неповоротливое чудовище; прокладывая себе дорогу, оно осторожно вытягивало бутафорские лапки — или, как улитка, рожки — и недоуменно прятало их, прикоснувшись к чему-то неизвестному или причиняющему боль, чтобы тут же собраться с духом для новой попытки. Оно не просто переползало по земле, а извивалось и увиливало от ударов. Или удирало. Как армия ригелианских тараканов. Или как земные африканские муравьи, так напоминающие марсиан в миниатюре — со своими солдатами в черных панцирях, фуражирами, разведчиками, разделывалыциками мяса и носильщиками тюков.
Собственно, они и были муравьями. Он — это не более чем клетка эпидермиса чудовища, которое сошлось а поединке с другим чудовищем, благоговейно заботясь при этом о своих внутренностях, но совершенно не думая о собственной коже. Было что-то обволакивающе-обезличивающее в самой идее соединяться таким образом с другими людьми. И не потому, что их объединяла общая цель, нет, просто они принадлежали к одному чудовищу, такому необъятному, что можно было беззаботно исполнять свой долг, подчиняясь судьбе и необходимости. Товарищество протоплазмы.
Белокурый солдат прошептал два или три слова, и на мгновение показалось, что с ним говорит целая армия. Затем до него дошел их смысл, и он сделал необходимую корректировку в механизме, который они здесь развертывали.
Но от этих двух или трех слов у него перехватило дух и появилось осознание полной внутренней нищеты. То, что представлялось абстрактным, обрело конкретное обличье, и это было плохо. Воображать себе чудовище, состоящее из людей, — это одно, получать же бесчувственный и абсолютно неотвратимый, от которого никак нельзя было укрыться, тычок от соседней клетки и ощущать гнетущее, надвигающееся стеной, давящее целое — совсем другое. Он ухватился рукой за воротник, будто что-то его душило. Казалось, всей кожей ощутил он толкотню и грубый натиск далеких, невидимых индивидуумов. Легкое подталкивание локтем галактической орды.
Теперь они находились у самого края кряжа, на вершине невысокого холма. Он пристально вглядывался вдаль, туда, где воздух уже понемногу снова становился прозрачным. |