Он просто хотел его выпихнуть из подвала.
Упрямый Хреноредьев уперся.
– Не вылезу! Хоть режь! Рви на куски! Едрена тарахтелка!
Паку вдруг все надоело.
– Ну и будем сидеть, – сказал он потухшим голосом.
– Вот и будем! – жестко подтвердил Хреноредьев. И забился в противоположный угол.
Минут десять они просидели молча. Хреноредьев скрипел остатками зубов. Пак привыкал к темноте, отдыхал после трудов праведных.
Сверху кто‑то просунул голову. Это был Буба Чокнутый.
– Вы чего там сидите? – спросил он.
– Пошел на хрен! – буркнул Пак.
Хреноредьев не выдержал и набросился на Пака с кулаками.
– Получай! Получай, гаденыш!
Он был жесток в ярости. Пак даже не ожидал такого натиска от бессильного, казалось бы, инвалида. Но он выбрал удачный момент, отпихнул его от себя обеими клешнями, выхватил железяку, вскинул, нажал крюк... в последний миг он успел сдвинуть ствол чуть левее. И пуля не попала в Хреноредьева. Она пробила старую полуизгнившую рогожу. И ударила во что‑то полое, железное – от звона и гула заложило уши.
– Чего ето? – поинтересовался Хреноредьев.
– Щас узнаем!
Пак сдернул рогожу. За ней была большая проржавевшая заслонка с дырой посередине. Из заслонки торчала ручка. Но не обычная, какие бывают на дверях, а какая‑то круглая. Пак почесал макушку.
– Не пойму чего‑то... – начал было он.
Но сверху вдруг свалился Буба Чокнутый, заехав пяткой под глаз Хреноредьеву и ударившись плечом о стоящий посреди подвала ящик с тряпьем.
– Уууу‑а!!! – взвыл он.
– Так те и надо, едрена! – обрадовался Хреноредьев, потирая синяк.
Пак осторожненько водил клешней по поверхности заслонки.
Отправившийся Буба отпихнул его.
– Отойди, недоумок! – сказал он. – Тут надо мозгами шевелить! Тут с головой надо.
Он дернул ручку на себя. Заслонка не поддалась. Тогда он уперся одной ногой в стену и дернул еще, и еще раз. Заслонка со скрипом отошла. Пак удивился – какая она была толстая, с его клешню толщиной.
За заслонкой была дыра, ведущая в темноту и неизвестность.
Буба осторожно просунул в дыру голову. Потом повернул набрякшее лицо к Паку и Хреноредьеву и сказал:
– Спокойно, придурки! Тут с умом надо!
Он подался еще немного вперед, потерял равновесие, перевалился через край и пропал из виду. Через несколько мгновений снизу послышался гулкий шлепок. Буба Чокнутый, видно, приземлился.
– Во‑о, голова! – Хреноредьев погрозил Паку пальцем. – Учись, щенок, едрит тя этой заслонкой по башке!
Пак помолчал немного и сказал:
– Надо выручать Чокнутого. Веревки есть?
Хреноредьев задумался, потом ответил:
– Откуда, едрена, было два конца, так имя передовика Пуго к трибуне привязали.
– Значит, нету! – огорчился Пак, – дожили, две веревки на поселок, и‑эх!
Хреноредьев просунул в дыру голову и трагическим голосом вопросил:
– Буба, где ты?!
– Бу‑бу‑бу‑бу... – прокатилося эхом.
– Не отзывается, умник!
– Ладно, я полезу, – решался Пак.
Он понадежнее запихнул под комбинезон железяку – обоймы лежали у него в карманах – огляделся, будто прощаясь с родным и знакомым навеки. И шагнул к дыре.
Хреноредьева он проинструктировал:
– Ты вот чего, старый обрубок! Ежели мы вылезти не сможем, кидай туда, что под руку подвернется, да побольше – сложим горочкой, глядишь, и до края дотянемся. |