— Это иное, — снова мотнул головой Нрэн, задел макушкой ветку вишни и рой цветочных лепестков осыпал светлые волосы бога.

— О нет, Лейм прав, это как раз то же самое, тонко чувствовать красоту ты умеешь не хуже Богов Эстетики, — наставительно возразила Элия и оживилась: — Кстати, дорогой, если говорить о сближении материального, романтического и возможных подарках. Мне будет приятно, если ты составишь, наконец, сборник своих чудесных стихотворений и преподнесешь мне.

— Я не пишу стихов, — нахмурился Нрэн, выбрав из всех возможных правдивых ответов наиболее обтекаемый.

— Вот-вот, не пишешь, только декламируешь тайком, — обиженно надула губки женщина, на несколько секунд опустив головку на предплечье любовника. — А давно пора! Только не говори, что не помнишь ни одного, все равно не поверю. У тебя абсолютная память!

Бог сурово нахмурился, понимая: его мастерски загнали в угол. Элия, давая передышку кузену, на несколько мгновений отвернулась, ласково выбирая из черной шевелюры Лейма белые и розовые лепестки, занесенные игривым ветерком. Свободной рукой молодой бог поймал ладонь возлюбленной и нежно поцеловал. Она одарила его теплой улыбкой, повернулась к Нрэну и, умильно захлопав ресницами, попросила:

— Подари, пожалуйста!

— Ты действительно этого хочешь? — недоверчиво уточнил воитель.

— Хочу! Будь иначе, не стала бы просить, — энергично подтвердила богиня. — Мне не нужно напитка откровений, чтобы говорить тебе правду, дорогой.

— Ох-х, хорошо… — мотнул головой Нрэн, принимая решение куда более героическое, чем бой в одиночку против многотысячной армии. Какие-то удивительно низкорослые деревья окружали тропинку в саду Лельтиса, и светлая шевелюра воителя вновь оказалась под обстрелом лепестков.

Богиня замерла, завороженно глядя, как они падают, падают на светлые пряди мужчины, его одежду. Сами собой возникли из ниоткуда и сорвались с губ слова:

— Экспромт, Элия? — уточнил Лейм, захваченный простой прелестью четверостишья.

— Н-н-нет, скорее воспоминание об экспромте, — помедлив, ответила принцесса. — Ты же знаешь, я стихов действительно почти не пишу.

— Альвион? — переспросил молодой бог, догадавшись, что кузина имеет в виду прошлую, трагически оборвавшуюся инкарнацию семьи.

— Кажется, нет, что-то еще более древнее, — слепо глядя в никуда ответила женщина. Реальный мир Лельтиса не то чтобы побледнел, скорее, лег пластом на память о каком-то другом весеннем саде, о другой прогулке, о случившемся когда-то очень давно.

— А дальше, еще что-то помнишь? — жадно заинтересовался Нрэн, ловя намек на то, что некогда он был связан с Элией, что-то значил в ее жизни.

— Вот, кажется, дальше. Переводить трудно, другой язык. Я не знаю его ныне… — промолвила богиня. — На лоулендском будет звучать немного коряво, примерно так:

— Спасибо, — прошептал Нрэн, вслед за принцессой словно шагнувший на несколько мгновений в тот древний сад, отцветший тысячи лет назад, ощутивший вечность и нерушимость уз, соединяющих его с возлюбленной, поверивший пусть всего лишь на несколько секунд, но зато всем сердцем в то, что их связь невозможно разрушить ни смерти, ни разлуке, ни тем паче глупым сиюминутным обидам. — Спасибо, Элия. Я запишу свои бездарные стихи, если хочешь, читай их.

— С удовольствием, — промурлыкала богиня, а Лейм в некотором замешательстве тряхнул головой: — Почему ты так говоришь, брат? Если Элия хочет их прочесть, значит…

— Не стоит уговаривать этого упрямца, милый, — усмехнулась женщина.