— Ах, да! Простите, я вас заговорила. Но вы не представляете, какое это жуткое, разъедающее тебя, словно кислота, чувство — видеть торжество подлеца.

— Представляю, — обернувшись к ней с первого сиденья, сказал Виктор. — Сколько раз так бывало: гоняешься за каким-нибудь отморозком, теряешь друзей, бойцов, наконец арестуешь его. А несколько месяцев спустя он бросает на тебя презрительный взгляд, выходя оправданным из зала суда. Я не однажды переживал это. И отлично знаю, как терзает невозможность наказать зло. Поэтому на этот раз я решил подстраховаться. Пусть себе нанимает адвокатов, связывается со своим посольством… — усмехнулся Виктор.

— Что же вы с ним сделали?

— Ничего.

Милла отвела глаза, чтобы скрыть разочарование.

— Его на два дня, в виду возникшей неразберихи, посадили в СИЗО, в общую камеру, как педофила… Ну нет у нас отдельных камер. Что поделаешь!

Милла только выдохнула:

— А!..

— Сейчас его должны перевести в КПЗ. Я подумал, что вы были бы не прочь взглянуть на него.

Милла не нашлась, что ответить.

Она не узнала Ксавье, всегда заносчиво насмешливого, с гордой осанкой человека, который привык поступать только так, как хочет он сам.

Виктор тронул ее за локоть, привлекая внимание к согбенной фигуре мужчины в грязно-серого цвета рубашке, который, еле передвигая ноги, шел между конвойными.

Милла метнула на Виктора удивленный взгляд: «Это он?!» Виктор утвердительно опустил веки.

Дежурный загремел ключами, отпирая решетчатую дверь. Ксавье вышел и вдруг остановился, как вкопанный. Он увидел Миллу. Кровь бросилась в голову, он глухо застонал от осознания своей полной беспомощности и чудовищного позора. «Отомстила!» — пронеслось в голове.

Она смотрела на него с жадностью человека, стремящегося насладиться унижением другого.

Ксавье пронзила резкая боль и словно пригвоздила к полу. Конвой понукал его идти, но он не мог двинуться с места. Все, что с ним произошло, с новой силой вспыхнуло в памяти. Эти разъяренные морды, эти железные руки, как тиски, охватившие его холеное тело… Эта дикая боль!.. Умопомрачающее бешенство от бессилия… Закушенные до крови губы… И нескончаемый издевательский смех… и он, лежащий на полу… И вновь адские муки… Он потерял счет часам, дням, он потерял себя…

Виктор подал Милле руку, когда они спускались по ступенькам.

— Ну как?! — обернувшись к ней, спросил он.

Милла вдохнула напоенный снежной влагой воздух и ответила:

— Хорошо! Да, — подтвердила через минуту, — именно, хорошо.

ГЛАВА 23

Дома Игоря ждала измученная капризами невестки мать и Лика, которая набросилась на него с упреками, повторяя чуть ли не через каждое слово: «Как ты мог?!»

— Я вся изнервничалась! А ты опять со своей певичкой!.. У тебя жена должна родить, — со слезами всхлипнула она и, хлопнув дверью, затворилась в спальне. До Игоря с матерью донесся скрип кровати, прогнувшейся под ее тяжестью.

— Принеси воды! — раздался ее повелительный тон. Игорь посмотрел на мать. Та тяжело вздохнула, возведя глаза вверх.

— Что ты творишь? — вернувшись от рыдающей Лики, спросила она Игоря. — У тебя будет двое… Ты только вдумайся, двое мальчиков. А ты с певицей! Нехорошо.

— Мама, и ты туда же! Не с певицей, а с Миллой. Я же тебе о ней столько рассказывал. Она необыкновенная. Она… милая… Я не могу без нее.

— Поздно, Игорек! Что поделаешь, так, видно, тебе на роду написано.