Когда она говорила это, ее красные губы были совсем рядом, а аромат экзотических парижских духов, казалось, так же заманивал его, как и ее зовущие глаза и мягкие руки вокруг его шеи.

«Баронесса ждет меня, — говорил он себе в эту минуту в двух шагах от дома, — но меня также ждет незнакомая неловкая молодая женщина, которую сестры выбрали мне в невесты».

И тут же мысли о предстоящем браке захлестнули его, как пловца накрывает девятый вал, и он почувствовал ужас от того, что тонет и не может выплыть.

Герцог уже отчетливо представил, какую тоску на него нагонит лепет ни в чем не сведущей девчонки, у которой начисто отсутствует жизненный опыт, а тем более опыт общения с мужским полом.

Сам-то он был привычен к пикировкам, double entendres и таким словесным дуэлям, которые неизбежно кончались постелью.

Ему также была ненавистна мысль об улыбках, которыми непременно будут обмениваться друзья и родственники, когда он пойдет от алтаря с женой, женщиной, с которой ему предстоит прожить жизнь, но которую он сам не выбирал. Она оказалась рядом лишь потому, что была сочтена для него подходящей парой, так как ее род был не менее знатным, чем его собственный.

«Подходящая!» — с ненавистью повторил герцог.

Теперь, когда уже было поздно, он решил, что свалял дурака.

Если уж ему приспичило жениться, то следовало выбрать жену самому, из его собственного круга; например, вдовушку, которая без труда согласилась бы взять на себя ответственность быть герцогиней Бакхерст.

Она могла бы развлекать его, устраивая вечеринки с приглашением его лучших друзей, и была бы достаточно умудренной жизненным опытом, чтобы закрывать глаза на его опрометчивые поступки. И он, несомненно, отвечал бы ей взаимностью.

А вместо этого он опрометчиво, как с ним частенько бывало, решил в выборе жены положиться на сестер, то есть пустил жизненно важное дело на самотек.

А сестры, конечно, руководствуются банальными принципами — невеста должна быть молодой и из хорошей семьи, а стало быть, пригодной для производства сыновей, что так важно для преемственности рода.

Где-то в дальнем закоулке мозга у него брезжило смутное воспоминание о том, что он сам поставил и еще одно условие — она должна быть чистой и непорочной, — но теперь он решил, что спятил тогда, придумав такую несусветную глупость. От беспросветной тоски у него даже заныл зуб.

Какое значение могут иметь такие мелочи, в то время как единственное, что ему нужно, это женщина вроде баронессы, которая не станет заставлять его выполнять скучные обязанности мужа.

Хмурый как туча, герцог выбрался из фаэтона, пошел вверх по широким серым каменным ступеням, на которых, как обычно, была расстелена красная ковровая дорожка, и вошел в подъезд, украшенный барельефами из камня.

Его встретили дворецкий и добрая дюжина слуг.

— Добро пожаловать домой, ваша светлость! — почтительно поклонился дворецкий.

Герцог кивнул ему и, не задавая никаких вопросов, пошел по лестнице с резными золочеными перилами к себе наверх.

Чувство ужаса перед тем, что ему предстоит, отнюдь не притупилось от того, что он увидел массу белых цветов в холле и коридорах.

Когда герцог добрался до своих апартаментов и вошел в спальню, которая при его дедушке была переделана так, что привела бы в восторг любого истинного ценителя красоты, до него вновь донесся аромат цветов, отчего он пришел в еще большее раздражение.

Аромат доносился не из его собственной комнаты, иначе он просто вышвырнул бы эти цветы в окно, а из смежного будуара, располагавшегося между его спальней и опочивальней, которой всегда пользовались здравствующие герцогини Бакхерст.

От одной мысли об этом у него разлилась желчь: кровать герцогинь, сработанная в эпоху Карла II, была украшена массой золотых ангелов, сердечек и диадем, а потолочные фрески кисти итальянского художника изображали Афродиту в объятиях бога войны Ареса.