Скорей всего, между ними с Филом именно так все и обстоит, хотя замешана ли здесь телепатия? Об этом Ламберт даже не задумывался, пока в руки ему не попались те журналы. «Вряд ли это то же самое, что телепатия, — думал он, покачиваясь туда-сюда. — Насколько я понимаю, телепатия — это намеренная передача и прием мысленных сообщений, а мы просто знали, где другой и чем он сейчас занят.» И так было не только в юности — с той поры ничего не изменилось. Не то, чтобы они постоянно воспринимали друг друга или пребывали в контакте — но случалось это довольно часто.

С той самой поры, когда Фил пешком ушел из дому, и по нынешний день Ламберт всегда знал, на каких планетах побывал брат и на каких летал кораблях. Он глазами Фила видел происходящее, разумом Фила понимал смысл событий, и даже знал названия всех мест, где побывал брат. Все это приходило не через слова — они даже не разговаривали друг с другом, ведь в этом не было никакой нужды. И хотя Фил ни разу не высказывал этого вслух, Ламберт не сомневался, что тот точно так же видит мир его собственными глазами. Даже во время кратких побывок Фила они не обсуждали этот вопрос — для обоих это было органичной частью бытия, и не о чем тут говорить.

Ближе к вечеру к воротам подкатила потрепанная машина. Мотор несколько раз чихнул и заглох. Из машины с небольшой корзинкой в руках выбрался Джейк Хопкинс, живущий чуть выше по течению ручья. Подойдя к свободному креслу, он поставил корзинку на плиты двора, уселся и сказал:

— Кэти шлет каравай хлеба и ежевичный пирог. Это, почитай, последняя ежевика. Что-то нынче она не уродилась — лето выдалось чересчур засушливое.

— Сам я в этом году по ежевику почти не ходил; выбрался разок-другой, и все, — ответил Ламберт. — Самый лучший ежевичник находится во-он на том гребне, а склоны холма становятся с каждым годом все круче, готов присягнуть.

— Они становятся круче для каждого из нас, Эд. Ты да я изрядно пожили на этом свете.

— Поблагодари Кэти от моего имени. Никто не умеет так печь пироги, как она. Лично мне лень затевать хлопоты с пирогами, хотя я их просто обожаю. Разумеется, без стряпни не обойтись, но с пирогами слишком много возни, да и времени уходит немало.

— Ты ничего не слыхал об новой твари, бегающей среди холмов? — поинтересовался Хопкинс.

— По-моему, это очередная лесная байка, Джейк, — хмыкнул Ламберт. — Время от времени, пару раз в год, кто-нибудь начинает распускать подобные россказни. Помнишь слух о болотном чудовище в Милвилле? Газеты в Милуоки тут же его подхватили, а какой-то техасский охотник-спортсмен прочел об этом и примчался со сворой собак. Он целых три дня блуждал по милвиллским болотам, лишился одной собаки из-за гремучей змеи — и что же? Ни разу в жизни, скажу я тебе, не встречал я более рассерженного человека. Он решил, что его просто-напросто провели — да так оно, пожалуй, и было на самом деле, ведь никакого чудовища не было и в помине. Вспомни множество слухов о медведях и пумах, — а ведь в наших краях лет сорок, как перевелись и медведи, и пумы. Несколько лет назад какой-то дурак распустил байку о гигантской змее, толщиной с бочонок и тридцати футов длиной. За ней охотилась половина округа.

— Ну да, конечно, большинство этих рассказов — чистейший вымысел, но Калеб Джонс говорил мне, что один из его парней видел эту тварь. Бог ведает, кто она такая — по виду то ли обезьяна, то ли медведь, но на самом деле ни то и ни другое. Мохнатая, и никакой одежды. Калеб считает, что это снежный человек.