Мохнатая, и никакой одежды. Калеб считает, что это снежный человек.
— Ну, по крайней мере, это кое-что новенькое. На моей памяти еще никто не утверждал, что видел здесь снежного человека, хотя с Западного побережья поступало множество подобных сообщений. Для появления снежного человека здесь потребовалось какое-то время.
— Просто один из них мог забрести на восток, — предположил Хопкинс.
— Вполне возможно — то есть, если таковые вообще имеются, в чем я сильно сомневаюсь.
— Ну, как бы там ни было, мне казалось, что надо поставить тебя в известность, а то ты совсем отрезан от мира. Телефона нет, ничего нет — даже электричества.
— Да не нужны мне ни телефон, ни электричество. Единственное, что подкупает меня в электричестве — это возможность подключить холодильник, а в нем я не нуждаюсь. Вполне обхожусь клетушкой, установленной над холодным ключом — она ни в чем не уступает холодильнику: масло там сохраняет свежесть много недель подряд. Что же до телефона, то он просто не нужен. Мне и поговорить-то не с кем.
— Да уж, признаюсь честно, ты справляешься будь здоров, даже без телефона и электричества. Устроился лучше большинства наших.
— Мои потребности всегда были невелики, вот и весь секрет. Просто мои потребности невелики.
— Ты пишешь новую книгу?
— Я всегда пишу новую книгу, Джейк. Всего-навсего записываю, что видел, что слышал и что обо всем этом думаю. Я буду заниматься этим, даже если мои книги всем наскучат. Я бы занимался этим, даже если б на свете не было книг.
— Ты много читаешь, больше всех.
— Пожалуй, — кивнул Ламберт. — Чтение доставляет мне удовольствие.
«И это действительно так, — подумал он. — Выстроившиеся на полке книги — это толпа друзей, даже и не книг вовсе, а мужчин и женщин, вступающих со мной в беседу вопреки разделяющим нас пространствам и временам.» Ламберт прекрасно понимал, что его собственные книги не войдут в число бессмертных творений, да и его самого переживут ненадолго, — но иногда он тешил себя мыслью, что когда-нибудь, лет эдак через сто, неведомый потомок наткнется на его книгу, скажем, в букинистическом магазине, возьмет ее в руки и прочтет пару абзацев. Быть может, она придется читателю настолько по душе, что он купит ее и унесет домой, чтобы поставить на полку; а со временем, глядишь, книга перекочует обратно в букинистический, чтобы дожидаться нового читателя.
«Странное дело, — думал он. — Я писал лишь о том, что под боком, о вещах, мимо которых большинство людей прошло бы, даже не заметив, — хотя мог бы писать о чудесах, отдаленных от Земли на многие световые годы, о диковинах, находящихся на иных планетах, кружащих вокруг иных солнц». Но мысль писать о них даже не приходила ему в голову, ибо эти знания были его личным секретом, не предназначавшимся для посторонних; никому не дозволено вторгаться в существующую между ним и Филом эфемерную связь.
— Земле нужен дождь, — подал голос Хопкинс, — а то пастбища гинут. Пастбище Джонса почти обнажилось, там уже не трава, а голая земля. Калеб уже две недели кормит скот сеном, и если не будет дождика, то через недельку-другую мне придется пойти по его стопам. На одном из моих участков початки стоят того, чтобы их собирать, а остальное годится лишь на фураж. Чертовская нелепость, просто в голове не укладывается — работаешь, работаешь год за годом, высунув язык, чтобы в конце концов остаться ни с чем.
Они провели еще около часа в спокойной, небрежной болтовне, как и положено деревенским жителям, для которых мелкие здешние проблемы куда важнее прочих. Потом Хопкинс распрощался, заставил мотор своей развалюхи на колесах неохотно затарахтеть и поехал прочь. |