Юлиус с удивлением понял, что воронёные полоски — рельсы игрушечной железной дороги. Юхансен скрепил их, и они овалом легли на столе. Потом капитан достал из коробки два паровоза, вагончик и грузовые платформы, домики станций, тоннели, будки стрелочников. Юхансен расставил всё это отошёл, с удовольствием оглядывая свою, работу, засмеялся.

— Ты видел? — крикнул он Юлиусу.

Тот с недоумением пожал плечами.

Юхансен поставил паровоз, прицепил к нему вагоны, завёл пружину, и маленький поезд побежал по рельсам. Он бежал, совсем как настоящий, постукивая на стыках, с шумом врываясь в жестяное горло тоннеля. Юхансен сидел у стены и неотрывно следил за бегущим красным паровозиком, и лицо его, постепенно разглаживадось, становилось добрым и ласковым.

Вот он нажал пальцем на рычаг стрелки, и поезд побежал по другому пути, мимо станции к горбатому мосту. Он вышел на него и встал, а потом беспомощно начал сползать вниз. Завод кончился.

— Хорошая игрушка, — прогудел вошедший Пыдер. — Я её обменял на сало. Завтра отвезу внуку.

Он подошёл к столу и осторожно начал разбирать железную дорогу. Юхансен взял паровозик и поставил его на ещё не убранный кусок рельсов и осторожно толкнул. Красная игрушка пробежала немного и остановилась.

— Ты как ребёнок, Генрих. — Инга подошла и обняла Юхансена. — Хочешь опять стать маленьким.

— Маленьким? — переспросил Юхансен. — Вернуться в детство? Нет уж, милая… Детство… Да знаешь, что такое детство у таких, как я? А?.. Это время неисполненных желаний. Время мучений и зависти. У меня не было такой дороги и вообще не было игрушек. Мой отец имел Крест освободительной войны, но всё равно он оставался мелким почтовым чиновником. И на ша семья еле дотягивала от жалованья до жалованья… Нет. У меня не было хороших игрушек, а те, что были, я находил сломанными во дворах… Вам с Юлиусом этого не понять. Только потому, что мой отец лично знал Лайдонера, меня взяли в хорошее военное училище.

Юхансен встал, зашагал по комнате. Лицо его горело, он говорил сбивчиво и зло. Юлиус не смотрел на него, он со злорадством и ненавистью смотрел на изуродованно-сломанную тень капитана, мечущуюся по стене.

— Вот ты, Сярг, ты знаешь, что такое учиться в военном училище на казённый счёт? Молчишь. А я скажу тебе. Это плохо сшитое казённое обмундирование, тяжёлые сапоги, несколько марок ежемесячно на паршивый табак и девки из фабричных бараков. Ты понял меня?

— Нет, — спокойно ответил Юлиус.

— Конечно, где тебе понять меня. Я помню твою яхту и гоночный двухместный «хорьх». Хочешь, я скажу, какого цвета были на нём сиденья?

— Нет.

— Не  хочешь! Да, я завидовал. Всем. Лаурам… Сяргам… Пухкам… Вейлерам! И поэтому я учился лучше всех. Я был первый по тактике и фортификации. Я лучше всех стрелял. Знал назубок устав и слыл прирождённым строевиком. Я кончил училище с отличием и получил право после года службы в войсках поступить в академию. Я получил деньги, и мундир мне шил лучший военный портной. А потом я пришёл к Фейшнеру. В самое модное и дорогое кафе. И я был равен со всеми вами. Я, — лейтенант Юхансен… Я пил дорогой коньяк и увёл с собой самую шикарную девку и спал с ней…

— Ты вызвал меня, капитан, — в голосе Юлиуса сквозила ирония, — чтобы пожаловаться на свою жизнь? 

— Что?— Юхансен остановился. — Что ты сказал?! А… Да, и для этого. Мы уходим. Хватит хуторов, болот, грязи, Мы уходим в Швецию.

— Что, есть приказ? — Юлиус встал.

— Приказ? — Лицо капитана дёрнулось. — Чей?! Мяэ, Пятса, Черчилля? Чей тебе нужен приказ?

— Центра.