|
"Что мне сказать, господа присяжные! Суд мой пришел, слышу десницу божию на себе. Конец беспутному человеку! Но как богу исповедуясь, и вам говорю: "В крови отца моего - нет, не виновен!" В последний раз повторяю: "Не я убил! Беспутен был, но добро любил. Каждый миг стремился исправиться, а жил дикому зверю подобен. Спасибо прокурору, многое мне обо мне сказал, чего и не знал и, но не правда, что я убил отца, ошибся прокурор! Спасибо и защитнику, плакал, его слушая, но не правда, что я убил отца, и предполагать не надо было! А докторам не верьте, я в полном уме, только душе моей тяжело. Коли пощадите, коль отпустите - помолюсь за вас. Лучшим стану, слово даю, перед богом его даю. А коль осудите - сам сломаю над головой моей шпагу, а сломав, поцелую обломки! Но пощадите, не лишите меня бога моего, знаю себя: возропщу! Тяжело душе моей, господа... пощадите!" Он почти упал на свое место, голос его пресекся, последнюю фразу он едва выговорил. Затем суд приступил к постановке вопросов и начал спрашивать у сторон заключений. Но не описываю в подробности. Наконец-то присяжные встали, чтоб удалиться для совещаний. Председатель был очень утомлен, а потому и сказал им очень слабое напутственное слово: "Будьте де беспристрастны, не внушайтесь красноречивыми словами защиты, но однако же взвесьте, вспомните, что на вас лежит великая обязанность", и проч. и проч. Присяжные удалились, и наступил перерыв заседания. Можно было встать, пройтись, обменяться накопившимися впечатлениями, закусить в буфете. Было очень поздно, уже около часу пополуночи, но никто не разъезжался. Все были так напряжены и настроены, что было не до покоя. Все ждали, замирая сердцем, хотя впрочем и не все замирали сердцем. Дамы были лишь в истерическом нетерпении, но сердцами были спокойны: "Оправдание де неминуемое". Все они готовились к эффектной минуте общего энтузиазма. Признаюсь, и в мужской половине залы было чрезвычайно много убежденных в неминуемом оправдании. Иные радовались, другие же хмурились, а иные так просто повесили носы: не хотелось им оправдания! Сам Фетюкович был твердо уверен в успехе. Он был окружен, принимал поздравления, перед ним заискивали. - Есть, - сказал он в одной группе, как передавали потом, - есть эти невидимые нити, связующие защитника с присяжными. Они завязываются и предчувствуются еще во время речи. Я ощутил их, они существуют. Дело наше, будьте спокойны. - А вот что-то наши мужички теперь скажут? - проговорил один нахмуренный, толстый и рябой господин, подгородный помещик, подходя к одной группе разговаривавших господ. - Да ведь не одни мужички. Там четыре чиновника. - Да, вот чиновники, - проговорил подходя член земской управы. - А вы Назарьева-то, Прохора Ивановича, знаете, вот этот купец-то с медалью, присяжный-то? - А что? - Ума палата. - Да он всё молчит. - Молчит-то молчит, да ведь тем и лучше. Не то что петербургскому его учить, сам весь Петербург научит. Двенадцать человек детей, подумайте! - Да помилуйте, неужто не оправдают? - кричал в другой группе один из молодых наших чиновников. - Оправдают наверно, - послышался решительный голос. - Стыдно, позорно было бы не оправдать! - восклицал чиновник, - пусть он убил, но ведь отец и отец! И наконец он был в таком исступлении... Он действительно мог только махнуть пестом и тот повалился. Плохо только, что лакея тут притянули. Это просто смешной эпизод. Я бы на месте защитника так прямо и сказал: убил, но не виновен, вот и чорт с вами! - Да он так и сделал, только чорт с вами не сказал. |
