При этих словах я не мог сдержаться, чтобы не потянуться к пачке на столе и не выбрать с тихим злорадством сигарету.

— Удачная партия. Мягкие, как одна, — заме чаю я, закуривая.

Врач смотрит на меня так, словно хочет продырявить мой череп, но я лишь добродушно пускаю дым.

— Знаю, что тебя торопят, вот я и пришел сказать: анализ показал незначительные следы люминала. — И он уходит.

Я снова возвращаюсь к справкам и протоколам. И пока звоню или ломаю голову, сопоставляя всяческие данные, никак не могу избавиться от ощущения какой—то двойственности. С одной стороны — тщательно подготовленное и осуществленное убийство, с другой — намеченный мною круг расследования, внутри которого должен находиться убийца. Однако между этими сторонами пока нет никакой связи. Можно без конца изучать биографии людей, заключенных в моем круге, их личные отношения, конфликты, привычки, докопаться даже до пломб в зубах у каждого, но так ничего и не выяснить.

А если человек, которого я ищу, находится вне поля моего зрения? Ведь предупреждал же об этом шеф. Но сведения, которые я добываю по крупицам, говорят обратное: преступник или, на худой конец, его пособник должны находиться в круге. А если найду соучастника, непременно доберусь и до главного действующего лица. У Асенова — об этом уже можно говорить с уверенностью — не было никаких связей, кроме установленных. С другой стороны, преступление было совершено человеком, который был знаком с квартирой Асенова и, стало быть, находился с ним в контакте.

К пяти часам сдаю документы, а вскоре уже пытаюсь «вымерить» шагами расстояние от Львиного моста до улицы Царя Аспаруха. Передо мной лежат неисследованные земли, и одна из них носит название «Магда». Надеюсь, вы поймете меня правильно, тем более, что в известном смысле Магду никак нельзя назвать «неисследованной землей».

Магда живет под самой крышей высокого кооперативного дома и занимает помещение, которое находчивые хозяева превратили в жилье, соединив две кладовки и израсходовав несколько левов на крохотное оконце. Ничего общего с роскошной мансардой Личева. Зато сама хозяйка предстает передо мной в полном великолепии своей пышной плоти, слегка прикрытой заграничными этикетками. Кофточка из темно—синего меланжа, расклешенная юбка, лаковые черные туфли на высоченном каблуке.

— Рад, что застал вас дома, — говорю я, садясь на довольно шаткий стул. Магда располагается на кушетке. Она придерживается формулы любезного, но сдержанного поведения.

— Эти дни я все время дома, — отвечает она. Разглядываю обстановку и замечаю:

— Здесь стоит еще одна кушетка. Есть жиличка?

— Была, — уточняет Магда. — Раньше мы жили вместе с Дорой.

— Почему же не уберете лишнюю кушетку? Ведь у вас и без того тесно.

— Думала, да раздумала: зачем зря трудиться! Дора не останется с Марином вечно.

— Вы так считаете?

— А как же иначе? Если уж однажды в милиции записали твою биографию…

— Разве важно, записали или нет? Может быть, важнее — какая она? Вашу биографию, например, кто делал: вы сами или тот, кто ее записывал?

— Пусть так. Но что я такого натворила? Жила своей жизнью. Была почти обручена с Асеновым. Но вмешался какой—то тип…

— И кто, по—вашему, этот «тип»?

— Откуда я знаю? Возможно, Гелева. Она меня терпеть не может.

— Почему?

— Вообразила, будто я увела у нее Асенова. Старая утка даже не понимает: если Асенов и заглянул к ней разок—другой, это было не больше чем мужской каприз.

— Она рассчитывала выйти за него замуж?

— Именно!

— Так.