|
Он услышал, как она говорит: — Филип хочет с вами проститься. Разговор сразу смолк, и Филип, прихрамывая, вошел в кабинет. Генриетта Уоткин была краснолицая, тучная дама с крашеными волосами. В те дни крашеные волосы были редкостью и привлекали всеобщее внимание; Филип слышал немало пересудов на этот счет у себя дома, когда крестная вдруг изменила свою окраску. Жила она вдвоем со старшей сестрой, которая безропотно смирилась со своими преклонными годами. В гостях у них были две незнакомые Филипу дамы; они с любопытством разглядывали мальчика. — Бедное мое дитя, — произнесла мисс Уоткин и широко раскрыла Филипу объятия. Она заплакала. Филип понял почему она не вышла к обеду и надела черное платье. Ей было трудно говорить. — Мне надо домой, — прервал наконец молчание мальчик. Он высвободился из объятий мисс Уоткин, и она поцеловала его на прощание. Потом Филип подошел к ее сестре и простился с ней. Одна из незнакомых дам спросила, можно ли ей тоже его поцеловать, и он степенно разрешил. У него хоть и текли слезы, но ему очень нравилось, что он причина такого переполоха; он с удовольствием побыл бы еще, чтобы его опять приласкали, но почувствовал, что мешает, и сказал, что Эмма, наверно, его дожидается. Мальчик вышел из комнаты. Эмма спустилась в помещение для прислуги поговорить со своей знакомой, и он остался ждать ее на площадке. До него донесся голос Генриетты Уоткин: — Его мать была моей самой близкой подругой. Никак не могу примириться с мыслью, что она умерла. — Не надо было тебе ходить на похороны, Генриетта! — сказала сестра. — Я так и знала, что ты вконец расстроишься. В беседу вмешалась одна из незнакомых дам: — Бедный малыш! Остался круглым сиротой — вот ужас! Он, кажется, еще и хромой? — Да, от рождения. Бедная мать так всегда горевала! Пришла Эмма. Они сели на извозчика, и Эмма сказала кучеру, куда ехать. 3 Когда они подъехали к дому, где умерла миссис Кэри — он стоял на унылой, чинной улице между Ноттинг-Хилл-гейт и Хай-стрит в Кенсингтоне, — Эмма повела Филипа прямо в гостиную. Дядя писал благодарственные письма за присланные на похороны венки. Один из них, принесенный слишком поздно, лежал в картонной коробке на столе в прихожей. — Вот и Филип, — сказала Эмма. Мистер Кэри неторопливо привстал и обменялся с мальчиком рукопожатием. Потом подумал, нагнулся и поцеловал ребенка в лоб. Это был человек невысокого роста, склонный к полноте. Волосы он носил длинные и зачесывал набок, чтобы скрыть лысину, а лицо брил. Черты лица были правильные, и в молодости мистер Кэри, наверно, считался красивым. На часовой цепочке он носил золотой крестик. — Ну, Филип, ты теперь будешь жить со мной, — сказал мистер Кэри. — Ты рад? Два года назад, когда Филип перенес оспу, его послали в деревню погостить к дяде-священнику, но в памяти у него сохранились только чердак и большой сад; дядю и тетю он не запомнил. — Да. — Мы теперь с тетей Луизой будем тебе вместо отца и матери. Губы у мальчика задрожали, он покраснел, но ничего не ответил. — Твоя дорогая мама оставила тебя на мое попечение. Мистеру Кэри нелегко было разговаривать с детьми. |
