Она никак не отреагировала.

— А теперь послушайте, что меня, собствен­но, беспокоит. Вы бросаете работу, за которую большинство мужчин и женщин убились бы, возвращаетесь домой и выходите замуж за одного из парней Маккензи. И что происходит дальше? А происходит то, что мы имеем еще один грандиозный пожар, равного которому мы не имели… Сколько лет прошло? Почти семнадцать лет! Один малый едва не погиб во время взрыва, жизнь второго висит на волос­ке.— Он поднял руки.— Восстановим кар­тину.

Гонсалес оторвался от двери, выхватил из упаковки на столе пластиковую чашку и налил в нее тоненькой струйкой кофе из стеклянной кружки, подогревавшейся на электрической плитке. Потом подошел с кружкой к женщине и, не спросив ее согласия, долил ее чашку.

Уилсон развернул стул и оседлал его. Об­локотившись на спинку, он наклонился вперед и уставился на женщину сердитым взглядом. Она выдержала его взгляд.

— Мы только пытаемся уточнить, что про­изошло и кто там находился. К счастью, у ва­шего мужа был при себе бумажник, в против­ном случае мы не смогли бы его узнать. Он в ужасном виде. Опухшее лицо в порезах, воло­сы сожжены, челюсть сломана и нога в гипсе. Врачам удалось сохранить ему поврежденный глаз и он даже сможет ходить, если будет стараться.— Он заметил, что женщина содрог­нулась. Значит, муж ей не безразличен… хотя бы немного.— Второго мы не знаем. Не идентифицирован. Лицо у него тоже здорово изуро­довано. Сплошная багрово-черная маска. Не хватает нескольких зубов и руки страшно обожжены. Волосы сгорели почти начисто. Мы потратили уже черт знает сколько времени, чтобы вычислить, кто бы это мог быть, и поду­мали, может, вы сумеете нам помочь.— От­кинувшись назад, он взял в руку чашку с уже остывшим кофе.

— А как… насчет отпечатков пальцев?

— Их чертова прорва. Руки Джона Доу обгорели, поэтому снять с него отпечатки паль­цев невозможно. Пока, во всяком случае. Из-за выбитых зубов и сломанной челюсти идентифи­кация по зубам потребует некоторого времени…

Прищурив глаза, Уилсон задумчиво смот­рел на женщину, машинально пощипывая ще­тину отросшей за два дня бороды.

— Если не выяснится другое, останется предположить, что мерзавец специально сжег себе руки, ну, понимаете, чтобы не иметь с на­ми дела…

Лицо у нее исказилось.

— Вы предполагаете, что это он устроил поджог?

— Не исключено.— Уилсон взял свою кружку с отбитыми краями и сделал большой глоток, затем подал знак Гонсалесу, чтобы он приготовил еще кофе.

— Я ведь сказала вам, что не имею поня­тия, кто он.

— Он встречался с вашим мужем на ле­сопилке.

Она колебалась.

— Вы уже говорили мне, но я… я не была в курсе дел моего мужа. Я представления не имею, с кем он встречался и зачем.

Брови Т. Джона изогнулись.

— А-а, у вас был один из тех новомодных браков… ну, знаете, когда он сам по себе, она сама по себе?

Гонсалес снова топтался у плитки, разры­вая пакет сухих сливок… Этот отвратительный на вид белый порошок не вызывал никаких ассоциаций с коровьим молоком.

— Мы подумывали о разводе,— призна­лась она, в голосе ее прозвучала нотка рас­каяния.

— Вот как? — Уилсону удалось сдержать улыбку. Наконец-то ему удалось докопаться до чего-то более-менее важного. Вот и мотив… или хотя бы зацепка.