Теперь, когда их словесная дуэль окончилась, было в ее упрямом молчании что-то устрашающее. Найджел набрал в грудь побольше воздуху и сказал:
– Я хочу, чтобы вы рассказали мне все, что знаете об О’Брайане.
– Вы это меня в своем официальном качестве спрашиваете? – не сразу отозвалась Джорджия.
– У меня нет здесь никакого официального качества. С другой стороны, я чувствую себя обязанным предоставлять полиции всю информацию, которая, как мне кажется, может иметь отношение к совершенным преступлениям.
– Что ж, это по крайней мере честно. – Джорджия нерешительно посмотрела куда-то вниз.
– На бумаге, – порывисто заговорил Найджел, – у меня получается, что, скорее всего, оба убийства совершили вы. Но на деле я полностью убежден, что это не так. – Он осекся, не понимая, отчего так волнуется. Такого необычного начала взаимоотношений ни один из них не ожидал: академические рассуждения о возможном убийце под мрачной сенью влажных веток вязов. Джорджия остановилась, разгребла ногой мокрую палую листву и только потом с легкой улыбкой посмотрела на Найджела:
– Ну что ж, отлично. Согласна. Чего вы от меня хотите?
Найджел никогда не забудет этой прогулки по грустному парку и историю, которую ему там поведали. И дело даже не в том контрасте, что образовался между низко нависшим небом, из которого, не переставая, лил дождь, и экзотическими африканскими далями, что разворачивались перед ним в рассказе Джорджии. Наиболее ярко запомнилась ему она сама – ладная фигурка в огромном макинтоше; ленивая и вместе с тем энергичная характерная походка; струи дождя, стекающие по тонкому смуглому лицу Джорджии, решительному, как острый нос корабля, и подвижному, как летнее море в барашках.
– Я хочу, чтобы вы рассказали мне, как познакомились с О’Брайаном и о дальнейших с ним отношениях. Затем – все, что он когда-либо говорил вам о людях, что собрались здесь. Это по-настоящему важно, иначе я не стал бы просить вас. Быть может, и для вас будет лучше, если вы перестанете все держать в себе и выговоритесь, – добавил Найджел с оттенком мгновенно возникшего сочувствия к этой женщине.
– Это случилось в прошлом году, во время экспедиции по Ливийской пустыне. Нас было трое – лейтенант Гэлтон, мой молодой кузен Генри Льюис и я. Для Генри это была первая экспедиция – весь на нервах, но молодая энергия бьет ключом и делу предан. Мы искали местоположение Зерзуры – затерявшегося в пустыне оазиса. Ищут его давно и, наверное, будут искать и дальше. Пока еще найти никто не смог. Этот оазис стал такой же волнующей легендой, как, например, Атлантида. Мы арендовали два мощных четырехцилиндровых «Форда», оборудованных специально для работы в пустыне. Набрали еды на два месяца, достаточное количество бензина и воды, чтобы поездка была в удовольствие – во всяком случае, мы рассчитывали на это. Не буду утомлять вас уроками географии, да к тому же ландшафт в этой части пустыни совершенно однообразен: во все стороны, до самого горизонта, – сплошная пелена песка, глазу остановиться не на чем, кроме как на солнечном диске да случайно встретившемся оазисе, и так до тех пор, пока, продвигаясь на юг, не доедешь до Вади Хава. Только дурак отправится туда на машине, по крайней мере, на вкус большинства людей. Я и сама так считала до самого последнего времени. На двенадцатый, если не ошибаюсь, день пути мы попали в сильнейшую песчаную бурю. В принципе они, знаете ли, безвредны, только без привычки на нервы сильно действуют. У Генри такой привычки не было. Когда все кончилось, его била дрожь, а тут еще небольшой солнечный удар, и он принялся, как безумный, повторять, что надо как можно скорее выбираться из этого ада. Что ж, для новичка, повторяю, испытание действительно нелегкое. Моя вина, напрасно я взяла его с собой. Как-то утром, когда мы с Гэлтоном отошли в сторону ярдов на двадцать в поисках лучшей точки для наблюдения – если оставаться вплотную к машине, магнитные волны слишком сильно воздействуют на компас, – в одной из них заработал двигатель. |