|
Что ж, для новичка, повторяю, испытание действительно нелегкое. Моя вина, напрасно я взяла его с собой. Как-то утром, когда мы с Гэлтоном отошли в сторону ярдов на двадцать в поисках лучшей точки для наблюдения – если оставаться вплотную к машине, магнитные волны слишком сильно воздействуют на компас, – в одной из них заработал двигатель. Генри сломался – ему приспичило немедленно возвращаться. Гэлтон бросился назад, вскочил в машину и заглушил двигатель. И тут Генри выстрелил ему в живот, а потом принялся с диким хохотом палить наугад по канистрам с бензином и водой, погруженным в другую машину. Он продырявил пять из них. У меня не оставалось выхода. Я выстрелила ему прямо в сердце. Генри повезло, – бесцветным голосом добавила Джорджия. – Гэлтон прожил еще три дня.
В желудке у Найджела возникло то ощущение болезненной беспомощности, что испытывает, слыша такие истории в пересказе их непосредственного участника, закоренелый горожанин. Он открыл было рот, но слов, подходивших к такой ситуации, не было, кажется, ни на земле, ни на небе, так что Найджел просто закурил сигарету, которая, впрочем, под дождем сразу потухла и медленно размокала у него прямо на губах. Джорджия продолжала: – Все это случилось между Увейнатом и Вади Хавой, примерно в ста пятидесяти милях от последней. У меня был выбор: либо возвращаться назад, где у нас была назначена встреча с людьми, перегоняющими караван верблюдов из Селимы, чтобы пополнить запасы воды и горючего, либо двигаться дальше через пустыню в сторону Кутума и Фишера. Караванщики должны были появиться лишь через несколько дней, да и в любом случае единственной надеждой для Гэлтона было поскорее попасть в Кутум, а оттуда самолетом в Хартум. Так что я как можно удобнее устроила его на заднем сиденье, перенесла в багажник те несколько канистр, что остались целы, и продолжила путь. Воды сохранилось немного, а Гэлтону все время хотелось пить, и к тому же быстро ехать мы не могли, потому что тогда боль у него становилась совсем невыносимой. Тем не менее к ночи мы пересекли Вади Хаву, и я подумала было, что удача наконец повернулась ко мне лицом. Увы. На следующий день мы оказались в местности, где на колесах вообще передвигаться невозможно: целые курганы каменистой земли, дерн, покрытый травой, бесконечные высохшие канавы. Я сбросила скорость до семи миль в час, но даже этого было для Гэлтона слишком много, и винить его в том не приходится. Я вынуждена была остановиться. Гэлтон просил меня бросить его и ехать дальше одной, но я чувствовала свою вину за случившееся, а он был слишком слаб, чтобы спорить. На следующий день он умер. Мне удалось похоронить его. Наверное, это было самое малое из того, что я могла для него сделать, да толку от этого, кажется, было немного: земля слишком затвердела для того, чтобы закопать тело хоть сколько-нибудь глубоко, а в тех краях водятся дикие псы – я видела их в Вади Хаве, – они на львов больше похожи. Потом я проехала еще немного. Воды теперь осталось только полканистры, бензина – канистра. А тут еще рессоры летели одна за другой. Слушайте, я не наскучила вам? Боюсь, все то, что я рассказываю, ничуть не продвигает вас к цели. Найджел откашлялся, чтобы хоть как-то промочить пересохшее горло, и заверил Джорджию, что вовсе не находит ее рассказ утомительным. – Наверное, я немного занервничала – уж слишком мало воды оставалось; но ехала, скорее всего, слишком быстро, сужу по тому, что сломалась задняя ось – а что бы там ни говорили про «Форды», ось у них ломается, только если совсем уж не по правилам ездить. До Кутума оставалось около сотни миль, но гораздо ближе проходили тропы, соединяющие различные поселения, так что я выпила остатки воды и пошла пешком. Наверное, трудно представить себе человека, которого можно было бы обвинить в неосторожной ходьбе по пустыне. Но не поверите, я в таком случае – царица этих разгильдяев, потому что, не пройдя и полумили, споткнулась об одну из этих чертовых кочек и вывихнула лодыжку. |
