И если жертва будет отправлена в какое-нибудь захолустье, никакие запреты короля не остановят министра, — откровенно высказал свое мнение де ла Рейни, терять которому было уже нечего.
— Вы предпочитаете, чтобы ради ее безопасности я отправил мадам де Сен-Форжа в изгнание? Например, в Испанию к моей племяннице?
— Французы не обладают в Испании иммунитетом... Мадам де Сен-Форжа рискует не доехать до Мадрида...
Людовик нетерпеливо махнул рукой.
— Ваша логика убийственна, господин де ла Рейни. Я сообщил вам, что собираюсь сделать, но если она предпочитает монастырь...
Господин де ла Рейни подумал, что монастырь не защитил мадемуазель де Ленонкур от посягательств ее поклонника, но оставил эти мысли при себе. Ему ничего не оставалось, как довольствоваться предложениями короля. Он поблагодарил Его величество, поклонился и направился к карете, с трудом удерживая наворачивавшиеся на глаза слезы.
Неделю спустя Альбана Делаланда приговорили к смертной казни через лишение головы, избавив его также от допроса с пристрастием, который обычно предшествовал вынесению подобного приговора. Альбан выслушал приговор с полным спокойствием. Он прекрасно знал, что посягнул на недосягаемое и что надеяться ему не на что. Де ла Рейни сообщил Альбану, что попытка похищения не удалась, Шарлотта избежала плена и король пообещал оградить ее в дальнейшем от подобных попыток. С души Альбана свалился камень. Если обожаемая им Шарлотта отныне в безопасности, он согласен был умереть. Смерть его не пугала, он все равно никогда бы не был вместе с любимой... Счастливая встреча ждала их разве что в загробном мире...
— Когда меня казнят? — поинтересовался он у де ла Рейни, который мог навещать его в любое время.
— День еще не назначен.
— Думаю, долго ждать не придется. Но мне бы хотелось... увидеть ее перед тем, как я... уйду.
— Я постараюсь получить разрешение, — пообещал его начальник, всеми силами стараясь сдержать слезы, которые помимо его воли выступали у него на глазах.
У Шарлотты не оказалось времени на то, чтобы предаваться горю. Только она получила известие о приговоре и с рыданием приникла к груди мадемуазель Леони, находившейся в таком же отчаянии, как к ним бурей влетела мадам де Монтеспан.
— Одевайтесь! Я увожу вас!
— Куда, господи боже мой?! — взмолилась мадемуазель Леони. — Неужели нам нельзя остаться дома и спокойно поплакать?
— У меня в доме оплакивают только тех, кто уже умер. У нас в запасе последняя карта, и мы должны ее разыграть.
— Какая? — простонала Шарлотта. — Господин де ла Рейни уже сделал все, что было возможно.
— Все, что было возможно для него, но у женщин другие возможности. Наденьте только плащ. В моих покоях вас оденут как подобает.
— Надеюсь, вы не собираетесь везти меня в Версаль? Это последнее место, где я хотела бы сейчас очутиться. Выдержать тяжесть недобрых взглядов, презрение! Нет! У меня нет на это сил!
— Вам и не придется их выносить! Я проведу вас прямо к королю. Вы увидитесь с ним наедине. Ментенонша уехала в свой маркизат и вернется только завтра. Путь свободен, и нужно им воспользоваться. Поспешите! Мы теряем время!
По дороге обе дамы молчали. Над ними будто бы витала тень обреченного: казнь должна была состояться через два или три дня. Обе прекрасно понимали, что сегодняшнее свидание — это самый последний шанс. Шарлотта не столько надеялась, сколько чувствовала гнетущую тяжесть на сердце, а обычно равнодушная к судьбе других маркиза не могла не отдавать себе отчета, насколько рискованную карту и для себя, и для своей юной спутницы она сейчас разыгрывает. Но присущая ей отвага, страсть к игре и неожиданное для нее сострадание к трагической судьбе молодых людей заставляли ее идти до конца. |