Объявленное вскоре окончание вечернего заседания явилось для обвинения радостным известием. Шумилову показалось, что Дыновский, услышав слова председателя об отложении на завтрашний день допроса свидетелей, вздохнул с немалым облегчением.

Утренне заседание второго дня не принесло Шумилову сколь — нибудь ярких впечатлений. Допрашивались дворники дома на Болотной улице, в котором проживал Миронович, затем его сожительницы и любовницы разных лет. Последние поведали суду и жюри присяжных о том, каков Иван Иванович был в быту, как зарабатывал и тратил деньги, как относился к детям. Ничего особенно примечательного в этих простодушных рассказах не было. Для Шумилова, как опытного юриста, было очевидно, что все эти допросы обвинение затеяло с единственной целью: дать возможность Дыновскому вдоволь порассуждать на тему об аморальности Мироновича, который постоянно гулял по женщинам, имел молодых любовниц и, вообще, был человеком лишённым нравственных начал. Приём этот был, прямо скажем, недостойным; Шумилов знал за самим Дыновским похождения подобного же рода. Как тут было не вспомнить евангельскую притчу о бревне в собственном глазу!

Карабчевский как мог отбивал подобные атаки обвинения; получая возможность допрашивать свидетелей, он в своих вопросах делал акцент на том, что обвиняемый не оставлял без материальной помощи прижитых вне брака детей, беспокоился об их питании, одежде, оплачивал обучение ремеслу. Нельзя было не признать, что далеко не все мужчины в его положении проявляли столько же ответственности в отношении собственных детей. Так что психологические экскурсы обвинителя в область «похотливых интересов» Мироновича оказались во многом дезавуированы грамотно построенными допросами Карабчевского. Но по большому счёту, вся эта толкотня вокруг любовниц обвиняемого и его детей вне брака к делу совершенно не шла, поскольку никоим образом не способствовала прояснению того, что же именно случилось в ссудной кассе вечером 27 августа 1883 г. Вообще, особенностью допросов свидетелей в первые дни процесса явилось неожиданное для обех сторон открытие, связанное с сущностью их заявлений: оказалось, что многие утверждения о домогательствах Мироновича в отношении Сарры Беккер в устах самих свидетелей звучали совсем не так, как в протоколах допросов предварительного следствия. Многие формулировки были свидетелями изменены, их акценты смягчились; выяснилось, что некоторые заявления являлись банальным повтором двороых сплетен и потому не могли служить для удостоверения истинности. В такие минуты председательствующий на процессе судья ударял молоточком по дощечке из красного дерева и, обращаясь к жюри присяжных, говорил: «Вы не должны принимать во внимание сказанное, поскольку это утверждение делается с чужих слов». И судейский молоточек в эти дни стучал в зале неоднократно.

Когда допрос бывших любовниц и сожительниц Мироновича совсем уж затянулся Шумилов заподозрил, что обвинение готовит какой — то подвох и просто тянет время. Он не ошибся, когда во время вечернего заседания обвинение вдруг предложило повременить с допросами свидетелей и заслушать судебно — медицинского эксперта, способного пролить свет на обстоятельства убийства Сарры Беккер. Председательствующий судья, даже не посовещавшись с двумя другими членами коллегии, сразу разрешил подобное изменение регламента. Всё это сильно смахивало на хорошо отрепетированную «домашнюю заготовку» обвинения.

В качестве судебно — медицинского эксперта был приглашён известный патолог, читавшего курс судебной медицины в Военно — Медицинской академии и Университете, профессор И. М. Сорокин. Это был вполне авторитетный в своей области специалист; о его приглашении на суд стало известно загодя, но о содержании заключения, разумеется, никто ничего определённого не мог. Перед выступлением профессора судебным секретарём был зачитан протокол вскрытия тела Сарры Беккер, поскольку именно на этом документе эксперт должен был базировать выводы своего заключения.