Иванов кивнул. Не совсем было ясно к чему клонил полковник, но рассказчиком он был неплохим, слушать его было интересно.

— Вот типичный образчик действий Мироновича, дабы Вы лучше составили представление о том, каков этот человек в деле. Градоначальнику Фёдору Фёдоровичу Трепову подали жалобу на одного из хозяев домов в участке Мироновича. Трепов — очень взыскательный чиновник, радеющий за дело по существу, а не по форме. Было даже такое выражение «треповская весна» — это когда в феврале начиналась деятельная очистка улиц от снега, сбивались сосульки с крыш и тому подобное. Это ведь при Трепове началась в Петербурге замена убогих брусчаток из крупного камня на нормальные мостовые с гранитными тротуарами. Вообще, Фёдор Фёдорович очень много хорошего сделал для города, реформу полиции провёл в свою бытность обер — полицеймейстером. Это потом, после выстрела Засулич на него стали наговаривать все, кому не лень… Н — да, ну да я отвлёкся, — остановил свои рассуждения полковник, — Поступает жалоба, значит, на домовладельца. Трепов ходу ей не даёт, желает сначала сам подъехать, ознакомиться с ситуацией. Миронович по каким — то своим каналам узнаёт, что в Канцелярии градоначальника лежит бумага, способная вызвать нарекания и в его, Мироновича, адрес. Он моментально организует инспекцию дома, актирует все недостатки — а их действительно была масса! — и со своей бумагой мчится к Трепову: вот, дескать, у нас тут нелады, но мы добъёмся порядка, как раз работаем над этим. И разумеется, отводит от себя угрозу.

— Что ж, ловкий ход, — усмехнулся Иванов, — Сноровистый, видать, начальник был г — н Миронович!

— Уж конечно, — согласился Фома Фердинандович, — Миронович очень не любил, когда на его участке работали чины Сыскной полиции. Оно и понятно почему: ему было чего бояться. По сыскной части он имел одного делопроизводителя, некоего Катарского. Это был опытный полицейский, более 20 лет он отработал в Москве, кого — то там ловил, говорят, неплохо ловил. И были на участке Мироновича два дома, в которых давали убежище «бегунам»…

Полковник замолчал, наблюдая за реакцией сыскного агента. А Иванов сразу напрягся. И было отчего. Секта «бегунов», наряду с хлыстами и скопцами, принадлежала к трём самым опасным течениям русского Раскола. Бегуны принципиально не получали паспортов, не служили в армии, не платили налогов и вообще не вступали ни в какие отношения с государством. В случае задержания полицией они называли себя людьми «не помнящими родства». Государство, на протяжении многих десятилетий пытавшееся оградить себя от бродяг (рассматривая «перехожих людей» как потенциальных преступников), ссылало таковых в каторгу, изгоняло из городов. Со времён Петра Первого одно только отсутствие паспорта уже образовывало состав уголовного преступления. Но помимо этого «бегунов» подозревали — и не без оснований — в том, что они для пополнения своих рядов похищают из христианских семей детей для последующего воспитания в духе сектантского вероучения. Кроме того, было известно, что «бегуны» нередко дают убежище уголовным преступникам, особенно, если последние хорошо знают Священное Писание и объясняют свои столкновения с законом несовпадением с официальным собственных взглядов на религию. «Бегуны» доставляли властям очень много хлопот; никто в точности не знал численности секты и масштабов её распространения.