— Что Вы говорите… Я этого не знал, — признался Иванов, — Паспорт — то у него в столице выписан.

— Разумеется, он уже четверть века столичный житель.

— И что же было далее? — Иванов вернул разговор в прежнее русло, — Миронович удалился из Петербурга и…

— Миронович — то удалился, да только сестрица его младшая тут осталась. Она продолжала вести его хозяйство. Я ведь уже упоминал, у Мироновича целый доходный дом был в аренде. Кроме того, он ещё в бытность свою начальником участка начал промышлять учётом векселей. К нему ежедневно как на работу приходил молоденький армянчик, Миронович с ним запирался на час — другой и там они свои делишки обделывали. Так что примерно месяцев через 10–11 после отставки Иван Иванович возвратился в Санкт — Петербург и занялся своим излюбенным ремеслом: ссуды, залоги, векселя, дёшево купить — дорого продать…

— Понятно. — Иванов помолчал немного, — А что же стало с «бегунами» — держателями квартир?

— Это были не квартиры, а дома, — поправил его полковник, — С подвалами, тайными схронами в подполах и стенах. «Бегунов» прихлопнули, — Фома Фомич выразительно ударил ладонью по столу, — лично я и пришлопнул. Я с этого начал, едва заступил в должность. Действовал по прямому предписанию Трепова. Как сейчас помню, взяли 6 человек безпаспортных, не пожелавших открыть имени.

— И чем же история закончилась?

— Все пошли в каторгу. По — моему, по четыре года получил каждый.

Полковник поднялся, давая понять, что время разговора исчерпано. Иванов, впрочем, и сам понимал, что потребовал слишком большого внимания к своей персоне. Фома Фомич протянул Агафону руку, что служило подтверждением доверительности установившихся в ходе разговора отношений.

— Напоследок я Вас спрошу, — проговорил полковник, — Понимаю, что это против правил сыска, но всё же… Я в курсе событий в кассе Мионовича, не далее как вчера большую статью прочёл об этом. Как полагаете, девочку убил Миронович?

— Впечатление такое, что «да», — кивнул Иванов, — Вроде бы всё сходится на нём, как в пасьянсе. В свою очередь спрошу и я напоследок: Вы допускаете, что Миронович мог пойти на такое?

— Не знаю, что и сказать. Убить ребёнка в собственной кассе и оставить труп… Даже не постараться его скрыть… Не знаю… Надо быть либо глупцом, либо очень самонадеянным человеком. Миронович же ни то, ни другое. Я не знаю деталей розыска, но как — то всё это очень подозрительно.

Агафон Иванов, покинув кабинет полковника Дубисса — Крачака, испытал растущее чувство неудовлетворённости. Всё, что давеча казалось таким простым и очевидным, теперь вдруг сделалось неопределённым и подозрительным. Единственное, в чём нисколько не сомневался сыскной агент, так это в том, что осуждённые в 1872 г. безпаспортные «бегуны» уже давно на свободе.

Дабы доставить Мироновича для допроса в прокуратуру, Александр Францевич Сакс отрядил на Болотную наряд полиции. Конечно, вполне можно было бы обойтись и без такого театрального жеста, но в подобном решении судебного следователя крылись и элемент устрашения подозреваемого, и толика мщения за его строптивость. Пусть Миронович поймёт, что дела его идут всё хуже и хуже. Большой дом — это множество любопытных глаз, чутких ушей и длинных языков; это кумушки, для которых перемыть косточки соседям — самое большое удовольствие в жизни; это дворники, которые всё знают, всё видят и непременно всё кому — нибудь перескажут.