И Евдокия Михайловна, показывая, что литературный спор окончен, поднялась с кресла и пошла к дверям библиотеки.

— Нина! — крикнула она громко.

Послышалось торопливое чавканье, какое издают на ходу тапки, с отваливающимися задниками, и конфидентка возникла на пороге.

— Чаю нам принеси, — велела хозяйка.

Домработница наклонила голову и исчезла из комнаты.

— Прости, не спросила, — спохватилась Евдокия Михайловна, — может, пообедаешь?

— Да нет, я не голодная, — ответила Валька, рассматривая стены с хорошими копиями импрессионистов. Вот и еще одна деталь французского прошлого бабушки, которую та не отвергает. Любовь к Ренуару и Моне.

— Ну хорошо, с героиней нашего времени пока не разобрались… А какая была героиня твоего времени?

Евдокия Михайловна усмехнулась и потрепала внучку по голове.

— Спортсменка, комсомолка, отличница и красавица.

— Ба, я серьезно…

Евдокия Михайловна остановилась у письменного стола, перебирая на нем какие-то бумажки.

— Серьезно? — переспросила она рассеянно. — Ну, наверное, успешная женщина. Как и в любые другие времена.

Чего же ты ищешь во всех этих современных романах? — удивилась Валька. — Сама же говоришь: кто добился успеха, тот и герой. Или героиня.

— Я пытаюсь понять, какие способы для достижения успеха приветствуются в наши времена, — терпеливо пояснила бабушка. — И еще мне очень хочется знать, существуют ли для нынешних героинь какие-то табу на пути к цели.

— А разве произошла смена человеческих ценностей? — спросила Валька.

— А разве ты этого не заметила? — удивилась бабушка. — Хотя ты еще такая молодая, — добавила она, понизив голос.

— Понимаешь, человеческие взаимоотношения не сводятся к математическим формулам, — продолжала Евдокия Михайловна. — Как было сказано в одном очень хорошем фильме: математика не помогает в жизни, потому что эта наука имеет дело с идеальными величинами, а люди далеки от идеала. И кодекс чести в разные времена разный. А иногда вообще отсутствует. И я сильно подозреваю, что мы живем именно в такое время. Ты читала Переса-Реверте?

— Кто это? — спросила Валька, стыдясь своего убожества.

— Современный испанский писатель, — пояснила бабушка. — Замечательный писатель. Он пишет в одной своей книге, что когда умрет последний учитель фехтования, то исчезнет все благородное и святое, что таит в себе поединок человека с человеком и останутся только убийства из-за угла и поножовщина. Так вот, в нашей стране последний учитель фехтования уже умер. Вместе с кодексом чести. К сожалению.

— Ба, когда ты успеваешь столько читать? — спросила Валька с восхищением.

— А что мне еще делать? — ответила Евдокия Михайловна вопросом на вопрос. — Не забывай, что мне шестьдесят восемь лет… Знаешь, что такое шестьдесят восемь? Что такое старость?

Валька сделала неловкий жест, боясь показаться бестактной.

— Старость — это когда перестаешь замечать смену времен года, — заговорила Евдокия Михайловна, глядя куда-то сквозь Вальку. — Это когда прошлая зима ничем не отличается от настоящей. Это когда ты видишь в магазине на вешалке пестренькое платьице, о котором мечтала в двадцать лет, но понимаешь, что купить его не можешь, потому что там сильное декольте, а выставлять напоказ морщинистую шею и грудь в пигментных пятнах как-то некрасиво… Старость — это когда красивые мужчины начинают беседовать с тобой исключительно о погоде и вежливо интересоваться тем, как ты переносишь смену часовых поясов… Старость — это когда ты утром видишь в зеркале человека, которого не узнаешь.