|
– Ты куда? – спросила она растерянно. – Ухожу, – сказал Мазур. – Куда? – Какая тебе разница? – сказал он мягко. –В пространство. Насовсем. Я не хотел устраивать голливудских прощаний, знаешь ли… В общем, прощай. Лучше тебе побыстрее отсюда уехать, не годится торчать тут одной с кучей бриллиантов в кармане. В этом милом городке и за десять долларов глотку перехватят, а у тебя целое состояние. На лице у нее было странное выражение, которого Мазур не мог понять, как ни пытался. – Я подумала было… – сказала она растерянно. – Но камни на месте, все до одного… Джонни, что случилось? – Да ничего, – сказал Мазур. Совершенно ничего. – Я просто исчезаю навсегда и ничего тут не поделаешь. Такова жизнь. Приходится… – Ты что, все-таки шпион? – Милая, ты не глупая девочка, – сказал Мазур. – Очень даже неглупая. К чему эти дурацкие вопросы и ненужные тебе сложности? Привыкай к роли молодой миллионерши… По крайне мере тебя я ничем не обидел, а? И ни в чем перед тобой не виноват. Так что… Он нетерпеливо пошевелился, давно уже убрав пистолет. – Бог ты мой… – сказала Кристина, и невероятная тоска в ее голосе заставила Мазура, уже положившего было руку на подоконник, остаться на месте. – А я-то думала, дура, а мне-то показалось… Мазур смотрел на нее внимательно и цепко. В глазах у нее стояли слезы, а лицо было горестным, как у ребенка, которого вдруг обманули так несправедливо и жестоко, что хуже и представить невозможно. До него только теперь дошло. Что на сей раз здоровая профессиональная паранойя его чертовски подвела. Что никаких потаенных замыслов у Кристины не было. Что эта дуреха… В голове у него пронеслось множество самых разнообразных мыслей. Он подумал, что в него давненько уже не влюблялись всерьез – но сейчас это вызывает скорее досаду, чем мужскую гордость. Он подумал, что, не окажись таким идиотом, все проведенные с ней дни были бы определенно другими – ничего не изменилось бы, произошли бы те же самые события и не лишенные приятности сцены, но он смотрел бы на девушку совершенно другими глазами и совершенно другие чувства испытывал бы. Он подумал, что не стоит себя винить за подозрительность – как-никак был на работе. А потом подумал, что с этим побыстрее надо кончать – как-никак это жизнь, а не цветная пленка синематографа, и времени у него нет, а расслабляться не позволительно… – Забудь все побыстрее, ладно? – сказал он мягко. – Собственно говоря, я тебе попросту приснился. Меня никогда и не было, вот ведь какая штука… Прощай. И ловко перемахнул наружу, в высокую влажную траву. Оглянулся не удержавшись, увидел ярко освещенную кухоньку и очаровательное печальное женское лицо, словно сошедшее с картин Боттичелли. Но это уже осталось в прошлой жизни, а прошлая жизнь была миражом, и он, отвернувшись, поднял из травы мопед, покатил его к задней калитке. Оказавшись на темной улице, ударил ногой по педали, вскочил на тарахтелку и выжал газ, насколько удалось. Лучик жиденького света от небольшой фары с грехом пополам освещал дорогу – а там он вылетел на оживленную, ярко освещенную улицу. И погнал по ней, выжимая из японской безделушки все, что мог: пародия на Джеймса Бонда, супермен на мопедике, тающий призрак, незваный гость с другого конца света. Несколько раз попадались полицейские патрули, пешие и моторизированные, но джигит на тарахтящей двухколеске выглядел настолько своим, здешним и безобидным, что никто ему не препятствовал. Следовало только держаться подальше от тротуара – а то примут за моторизированного «сумочника», прицепятся профилактики ради… Мазур не оглядывался – и ему казалось, что все, мимо чего он пролетает, дома и люди, фонари и фонтаны, тут же тает без следа, превращается в туман, в дым, потому что никогда не суждено этого увидеть вновь, а значит, оно как бы и не существует более… Не было ни эмоций, ни чувств – затаились где-то подспудом, придавленные тренированной волей. |
