|
Гризли заворочался, забился, тщась стряхнуть эту нечеловечески тяжкую длань, но она лишь сильнее вдавливала его в земную твердь. Придя в себя, он почувствовал, что лежит на спине, и заботливая рука стирает влажной тряпицей грязевую корку с его лица. Прикосновение было таким невыразимо приятным, что Гризли едва не заплакал. Впрочем, он тут же вспомнил, что это обычная психосоматическая реакция на опосредованный контакт с протоплазмой s-типа, как именовали плевки «чертовой капусты» в Институте. Гризли приходилось видеть матерых сталкеров, рыдающих, словно дети, посреди луж разлагающейся s-протоплазмы. Вонь прокисшей «капусты» вызывала слезы умиления. Прикосновение свежей «капусты» – при непосредственном контакте – прожигало мясо до костей. Гризли предпочитал плакать, нежели выть от невыносимой боли. Он отвел руку с тряпкой от своего лица, прохрипел, не открывая глаз: – Целы? – Целы, – отозвался Плюмбум. – Пронесло, – всхлипнул Картоха. Наконец, Гризли разлепил веки. Рядом на корточках сидел Плюмбум, с носового платка в его руке капало. В сторонке, среди плевков «чертовой капусты», в свете гипертрофированной луны похожих на коровьи лепешки, стоял Картоха. На его лице блестели дорожки слез. Тоже, значит, проняло. Гризли поднялся, осведомился, озираясь по сторонам: – Как думаете, догоним мы теперь институтку? – Я бы не стал, – проговорил Картоха. – Там, за отвалами – вагонетки. Еще напоремся, чего доброго, на «студень». – Правильно! – поддержал его Торопыга. – Нам сегодня уже пару раз повезло. Не стоит испытывать терпение матушки Зоны. Никуда робот от нас теперь не денется… – Денется, – буркнул Гризли. – Забыли про «разрядник»! – Оно конечно… – вздохнул Торопыга и суетливо засобирался. Они пошли прежним ходом. Влажная от предутренней росы галька хрустела и выскальзывала из-под ног. Железными тушами выплывали навстречу вагонетки, навеки приржавевшие к рельсам. Синие языки «студня» высовывались из них, и казалось, что сталкеры движутся через невероятных размеров кухню, уставленную газовыми плитами. Рельсы тусклыми нитями уходили к горной гряде, к громадному амфитеатру открытого месторождения. Шпалы давно сгнили, в темных ямах стояла вода. Насыпь местами обвалилась, и рельсы иногда повисали в пустоте, но идти по путям было все же несравненно удобнее, нежели взбираться по откосам гряды. Тем не менее, пришлось свернуть с торной дороги и начать карабкаться по крутому склону. Хватаясь за молодые сосенки, что росли среди камней, сталкеры вскоре нагнали «Проницательность». Старый робот, будто чудовищное насекомое, переползал с камня на камень, порою опасно кренясь над обрывом. Судя по тропке, отчетливо наметившейся среди валунов и сосенок, институтка проходила этой дорогой не раз. Вряд ли здесь остались опасные аномалии. Сталкеры приободрились. Лишь осторожный Гризли раскидал окрест несколько гаек. Шестигранники скатывались в обрыв, застревали между камнями, ничего не меняя в окружающем. Не прошло и получаса, как сталкеры настигли робота. Торопыга сходу запрыгнул ему на спину, достал из мешка кусок брезента и в один миг окутал металлическую голову. Утратив сенсорный контакт с местностью сразу в нескольких диапазонах, институтка остановилась. – Давай, Гризли, раскурочивай! – выкрикнул Торопыга, он с трудом удерживал массивную голову «Проницательности» под тряпкой. Робот пытался сбросить ослепившую его завесу. Гризли хорошо знал конструкцию этого типа. Приходилось иметь дело. Поэтому он сразу извлек из мешка гайковерт, работающий от этака, и принялся развинчивать аппаратный отсек. Создатели «Проницательности» не жалели на нее ни денег, ни дорогих технологических новинок. Винты покидали свои гнезда легко. |
