Никто не мог в одиночку победить этих восьмерых. Однако до светлобородого великана уже не раз пытались добраться, и ни разу это не удалось. Всегда кто-то доносил, предавал… Так могло случиться и сейчас. Наверняка. Вместо Крагдоба прибыл отряд, от которого сидевшим в доме гвардейцам пришлось как можно быстрее бежать — если их не успели предупредить стоявшие в начале и в конце улицы посты. И если никто эти посты не обнаружил.
Бехегал был уже сыт по горло неуверенностью.
Улицы оставались пусты.
Пробираясь закоулками, тихо и осторожно, Бехегал и сопровождавшие его телохранители прокрались в окрестности дома-ловушки. Изнутри не доносилось ни звука. На покрытой вязкой грязью улице лежали вырванные из стен камни со следами штукатурки. Рядом неизвестно кто и неизвестно зачем выкопал яму, в которой образовался болотистый пруд. Шли мгновения, одно за другим.
— Иди вперед.
Гвардеец перебежал улицу, хлюпая в грязи, и исчез внутри дома.
Но почти сразу же он вышел оттуда, и не один. Бехегал почувствовал, как сильнее забилось его сердце, узнав одного из своих людей. Значит, или никто не пришел, или… удалось.
Бегом, опередив второго телохранителя, чернобородый Крагдоб пересек открытое пространство и ворвался в здание. У самых дверей он наткнулся на двоих убитых. У одного была кровавая дыра в животе, у другого — свернута шея. Совсем как у цыпленка — подбородок опирался на лопатку.
Шаг за шагом Бехегал преодолевал очередные пустые комнаты.
Застреленный из арбалета худой парень опирался о стену, вытаращив мертвые глаза на товарища перед собой, словно о чем-то спрашивал. Но вполне возможно, что именно от него он по ошибке получил смертоносную стрелу. Человек этот лежал в столь большой луже крови, что казалось, будто она вытекла из нескольких тел. Впрочем, это уже не удивляло после взгляда на раны по обеим сторонам шеи, открывавшие порванные артерии. Красные ладони трупа застыли возле лица, словно раненый до последнего пытался остановить хлещущую из него жизнь.
В последней комнате убитые были разбросаны по углам; казалось, будто их подхватил смерч. Двоих разбило о стены, от третьего торчали одни ноги из наваленной в углу груды глиняных черепков, раздробленных кирпичей и камней. Бехегал молчал.
За его спиной послышался кашель. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с самой грозной громбелардской легендой, которой никто не смог лишить Тяжелые горы. Рослый светловолосый мужчина был одет в весьма приличную, но простую и прочную одежду, достойную любого путешественника по горам: грубые черные штаны, заправленные в голенища черных сапог, и медвежью куртку, из-под которой виднелись потрепанные неровные рукава крепкой кольчуги. Куртку пересекали ремни со знаменитыми мечами — один на бедрах, другой наискосок через грудь. В руках он держал арбалет с наложенной на тетиву стрелой, с рукава же стекала, обрываясь на запястье, тонкая красная струйка; капли падали одна за другой, пятная сапог. Крагдоб молча поднял здоровую руку и ткнул большим пальцем за спину — этого было достаточно, чтобы единственный из притаившихся в ловушке гвардейцев Бехегала, оставшийся в живых, послушно покинул помещение. Уже было понятно, почему он жив… Измена, опять измена.
Бехегал и двое телохранителей остались наедине с молчащим великаном.
— Я буду сражаться за свое имя, — сказал чернобородый. — Даже с тобой. Но сперва я хотел бы кое-что сказать. Чтобы ты знал, почему я с тобой сражаюсь.
Басергор-Крагдоб поднял тяжелый арбалет, добытый от одного из несостоявшихся убийц, и спустил тетиву, пронзив стрелой навылет черноволосую голову узурпатора. Телохранители бросились вперед. Первый получил удар арбалетом, от которого треснули кости скулы. Второй не заметил большого кота, прыгнувшего в комнату через окно. Кот оттолкнулся от пола и, звеня стальной кольчугой, обрушился ему на спину с истинно звериной быстротой — а поскольку он был зверем разумным, то хорошо знал, где у двуногого существа находится артерия. |