Ее высочество ошеломленно смотрела на сумасшедшую — вне всякого сомнения, сумасшедшую — растрепанную блондинку, хихикавшую и утиравшую слезы. Она на мгновение лишилась дара речи.

— Но… кажется, я тебя знаю, госпожа? — грозно воскликнула она. — Ведь ты — наместница трибунала в этом городе! Что это за костюм? И как ты объяснишь свое присутствие на этой лестнице? Ведь это, кажется, моя лестница? Ведущая в спальню моего мужа!

Она снова обернулась к своей Жемчужине, которая лишь кивнула и скорчила гримасу, словно хотела сказать: «А я разве не говорила?»

Сопровождавшие княгиню и ее Жемчужину служанки не были ни слепы, ни глупы, а даже если и так, то им уже рассказали обо всем, что им требовалось знать и раструбить всем вокруг. Арма перестала смеяться. Теперь она чувствовала тошноту.

— Ты знаешь, кто я, ваше высочество, и знаешь, что я здесь делаю. А я точно так же знаю, откуда ты взялась на этой лестнице. А теперь изволь меня пропустить.

Остолбеневшая княгиня отступила к стене, поскольку двоим здесь никак больше было не разойтись. Арма спустилась на самый низ, нажала на железную ручку, которая — само собой и к сожалению — сработала как всегда, и вышла с задней стороны дворца на улицу, даже не накрыв капюшоном золотоволосую голову.

Собственно, зачем?

Сразу же за ней вышли уже ненужные, возглавляемые злорадно улыбающейся Жемчужиной служанки, отосланные ее высочеством.

Княгиня Рея добралась до верха лестницы и громко хлопнула скрытой за портьерой дверью, на всякий случай хлопнула еще раз, после чего отдернула занавеску и побежала к постели, в которой сидел разбуженный шумом представитель. Прежде чем он успел произнести хоть слово, она начала маленькими кулачками бить его по плечам.

— Развратник! Дрянь! Как ты мог?!

Уже окончательно проснувшись, он схватил ее за запястья, потянул к себе на постель и придержал. Она дышала ему прямо в лицо — красивая темноволосая женщина, не столь смуглая, как обычно армектанки, возможно, несколько худая, но, несмотря на это, пропорционально сложенная. Слегка резковатые черты лица наверняка не каждому приходились по вкусу, но разница заключалась самое большее в том, что для одних княгиня была просто симпатичной, для других же — очень красивой.

— Ну и как? — спросила она с любопытством, улыбаясь мужу глазами. — Мой господин и властитель доволен?

— Ты суешь мне в постель только старых баб, — пожаловался он, зевая и одновременно с трудом сдерживая улыбку, чтобы челюсти не свело судорогой. — Как я могу быть доволен?

— Она ужасная, — согласилась княгиня. — Немедленно вымойся… Но, погоди-ка, ведь ее высокоблагородие ты сам себе взял. Это не я тебе ее посоветовала!

Княгиня сделала надменное лицо.

— Ох, и буду я сегодня на тебя обижена… Ох, и буду я на всех отыгрываться! И никто мне плохого слова не скажет, все поймут, почему у бедной Реи такое плохое настроение… Это все из-за тебя! — Она снова попыталась стукнуть его кулаком по плечу. — Подлец, подлец! Что ты со мной сделал, как ты мог?

Ему снова пришлось ее придержать. Он придавил ее к постели, сжав щуплые запястья по обеим сторонам головы и усевшись на жену верхом.

— Ты же это обожаешь, — не без повода заметил он. — Лишь благодаря тому, что мы — холодная, неудавшаяся пара, что я тобой почти не интересуюсь, ты можешь мало что не открыто носиться со своими…

— Поклонниками, — договорила она. — Я красивая, умная, вежливая и остроумная, я само совершенство, так что снисходительно позволяю им меня обожать. Тебе же я всегда говорила: правят только мужчинами, женщинам лучше отдаться под опеку.