Само собой, следовало проявлять и осторожность. Всегда.

Сейчас, глядя, как ее сын и Ролф хохочут над забавными репликами комика-судьи в телевизионном шоу — а выглядели они словно настоящие отец с сыном, — Мишель ощутила бешеную ревность. На мгновение ею овладело желание сказать Ролфу, что отныне ему придется трахать самого себя, и, взяв детей, навсегда уйти из этого дома.

Но Мишель сдержалась. Как бы зла она ни была, порой распаляясь во гневе докрасна, ей почти всегда удавалось контролировать свои эмоции. Вопрос выживания. Успокоившись, она тоже улыбнулась, мстительно подумав при этом: «Никаких минетов сегодня вечером, дорогуша!»

Ей вдруг стало интересно, разговаривает ли Ролф с детьми о ней. Похоже, что разговаривает. Что ж, позже она допросит об этом сына.

— Что-то не так? — спросил он.

— Все отлично. — Она потеснила сына на диване, а потом и вовсе отправила его в кухню за содовой водой.

Посмотрела Брэду вслед, и ревность в одно мгновение вновь обернулась всепоглощающей любовью.

Не способная родить ребенка, хотя такие попытки предпринимала с шестнадцати лет, Мишель Кеплер завела дружбу с матерью-одиночкой из трущоб Милуоки, для чего даже записалась добровольцем в некоммерческую организацию, помогавшую обездоленным.

ВИЧ-инфицированная в результате беспорядочных половых связей, употребления наркотиков, а может, того и другого вместе, Бланш часто болела, предоставляя сына и дочь заботам Мишель. Несмотря на целый набор таблеток, замедлявших развитие СПИДа, несчастная женщина угасала, и единственным утешением для нее служило юридически оформленное обязательство Мишель взять детишек под свою опеку в случае смерти их матери.

Документ был подписан вовремя, поскольку болезнь прогрессировала быстрее, чем предполагали врачи.

После чего Мишель спустила в унитаз шестимесячную дозу прописанных Бланш средств против СПИДа, которые заменила другими пилюлями и детскими витаминами (их она добросовестно давала и ее детишкам).

И вот теперь дети стали ее собственными. Мишель любила их всем своим существом. Они, в свою очередь, беспрекословно слушались, обожали свою новую мать и, по выражению психоаналитика, к которому Мишель направил суд несколько лет назад, придавали хоть какой-то смысл ее в остальном совершенно пустому существованию. Но к черту мозгоправов! Мишель знала, чего хотела. Знала всегда.

Кстати, одним из трагических для нее последствий той апрельской ночи стало неожиданное появление мужа Бринн с пистолетом — из-за чего она лишилась Эми, еще одного ребенка, которого привела бы к себе в семью. Застрелив Бринн и Харта (Льюиса тоже, если бы с ним не разобрался Харт), она собиралась ускользнуть вместе с новой дочуркой.

Но не сложилось.

И это был дополнительный пункт в списке ее обвинений против Бринн Маккензи. Сейчас Мишель смотрела на Тори, показывавшую Ролфу свой рисунок. «Эта жирная свинья не твой отец, — злилась Мишель. — И не вздумай вбить себе в голову, что он твой папочка».

В этот момент зазвонил ее мобильный. Она взглянула на определившийся номер и сказала Ролфу:

— Это личный звонок. Мне нужно ответить.

Он равнодушно кивнул, похвалил рисунок девочки и снова уставился в экран телевизора.

Появился Брэд и протянул ей стакан содовой.

— Разве ты не видишь, что я разговариваю по телефону? — прошипела Мишель и закрылась в спальне. Потом с латиноамериканским акцентом сказала в трубку:

— «Харборсайд инн». Слушаю вас.

— Добрый день еще раз. Это помощник шерифа Маккензи из округа Кеноша. Вы мне звонили полчаса назад.

— А, конечно, госпожа. По поводу того гостя. С чемоданом.

— Да. Я проверила свое расписание. Могла бы приехать в Милуоки часам к пяти.