Когда дверь подъезда наконец соизволила захлопнуться за моей спиной, я был от нее уже метрах в пятидесяти. Впереди замаячила автобусная остановка. Теперь все надежда, что автобус не заставит себя ждать!
Улица была безлюдной. Слишком безлюдной для начала рабочего дня. Собственно, кроме меня никого вокруг не было, и тишину нарушало только гулкое эхо моих торопливых шагов, всполошенным зайцем метавшееся меж зловеще притихших домов. Кстати о домах – что‑то я раньше не замечал всех этих вычурных излишеств: атланты с кариатидами, горгульи на водостоках… Откуда взяться подобному в маленьком, затерянном на севере России провинциальном городке? Очевидные галлюцинации, которые я условился не замечать.
Несмотря на успокоительную мантру о временно «съехавшей крыше», мне вновь стало не по себе. Затравленно озираясь, я домчался до остановки и забился в чуть затененный угол павильона, фантазией архитектора созданного из причудливо гнутых листов дымчатого стекла.
Минуты бежали, все больше увеличивая мое опоздание, а вожделенного автобуса по‑прежнему не было. Словно страдающий агорафобией, я боялся высунуть нос за пределы павильона остановки: мало ли какой еще сюрпризец подкинет воспаленное воображение! Да и делать это было незачем – не только тротуары поражали своей пустынностью – за все время моего ожидания на дороге не появилось ни одного автомобиля. Только ржавые остовы, сиротливо приткнувшиеся к обочинам, напоминали о том, что на дворе конец двадцатого века.
Не сразу я заметил, что тени в павильоне начали сгущаться. Чувство защищенности, отгороженности от внешнего мира и неприятностей убаюкивало. Исподволь я смежил веки и долго стоял с закрытыми глазами, наслаждаясь безопасностью. Меж тем тени сменились тьмой, и любопытство, с трудом пробившись сквозь трясину заторможенного сознания, заставило меня бросить из‑под чуть приоткрытых ресниц томный взгляд на окружающую действительность. Увиденное вмиг заставило очнуться от гипнотической неги: стеклянная будка тихо оплывала, создавая кокон, не внушающий веры в мое счастливое будущее. Роль перла меня не прельщала, как и роль закуски, а потому я рыбкой прыгнул в оставшийся от входа полуметровой высоты лаз.
Сзади что‑то ухнуло, в спину дохнуло порывом зловонного ветра, и меня схватили за ногу. В панике я рванулся так, что выдрался бы и из «испанского сапога». Откатившись на несколько метров, я с грустью понял, что остался без правого, почти нового туфля, однако стоило оглянуться, как мысли о нем отступили на задний план: на месте павильона сидела огромная, покрытая стекающей с боков слизью зеленовато‑коричневая бородавчатая жаба и смотрела мне вслед тоскливо‑голодным взором. Туфель валялся в трех метрах от ее пасти.
В голове моей мелькнула мысль о его спасении, но вовремя исчезла: из приоткрывшейся черноты жабьей пасти молнией выскользнул длинный тонкий язык и тут же втянулся назад, унося предмет моих раздумий.
Идти полуразутым оказалось жутко неудобно, а ждать автобус рядом с жабой, пусть даже она всего лишь плод моего воспаленного воображения, казалось глупым. Я снял второй туфель, печально шмыгнул носом, прощаясь с любимой обувкой, и швырнул его в морду чудовища. А кто бы на моем месте поступил иначе?
С чавкающим звуком ботинок угодил прямо в выкаченный немигающий жабий глаз. Чудовище обиженно взбрыкнуло и неуклюже двинулось в мою сторону. Вот они, последствия необдуманных поступков! Заводить чересчур близкое знакомство с оскорбленной жабой почему‑то не хотелось. Даже если это сплошная иллюзия.
«Пора уносить ноги!» – сообщил я самому себе и побежал к далекому проектному институту, где меня ждал не менее страшный монстр в образе огнедышащего главбуха. Счастье, что портфель с отчетом я по‑прежнему не выпускал из рук: будет чем откупиться за опоздание.
Быстро набрав темп, я пролетел три квартала, как в юношеские годы – почти не касаясь ногами земли, но потом возраст взял свое – все‑таки почти тридцать – не пятнадцать – пришлось немного притормозить, чтобы избавиться от одышки и покалывания в боку. |