У него приподнялись уголки губ.

— Верно, я следил за тобой. Не представляешь, как я любовался тобой, когда ты наклонялась над цветочной грядкой!

— Ты никогда даже не намекнул…

— А разве этично проявлять симпатии к женщине, с которой встретился в доме своей будущей жены? — Он вздохнул. — Это меня сдерживало, понимаешь?

— Более или менее, — кивнула она.

— Сильвия, должно быть, догадывалась, что в душу мне закрались сомнения. Она стала более раздражительной, несдержанной, начала проверять меня, заводила ссоры по пустякам. Родители забеспокоились, говорили, что она на грани нервного срыва. Оказывается, перед тем как я с ней познакомился, Сильвия пережила сильнейший эмоциональный кризис, даже совершила попытку самоубийства. Мне было жаль стариков Геснеров, я старался, как мог, положить конец ее нервным вспышкам и делал это чрезвычайно деликатно. Вероятно, она поняла, что у меня на уме, и именно поэтому решила отправиться с тобой на Сент-Юлиан. А потом я узнал о ее гибели…

Сердце Элины сжималось от жалости. Она помнила перекошенное жуткой болью лицо Бернарда, когда он приехал на то место, где, как предполагалось, произошло крушение яхты. Она была свидетельницей, в каком состоянии он находился, когда пришел за вещами Сильвии. Только сейчас Элине до конца стало ясно, что ему пришлось пережить. Если он сказал ей правду, то можно представить, какую боль пришлось испытать ему. Но надо отдать ему должное — он вел себя достойно, держал под контролем эмоции, прятал свои настоящие чувства.

— Ты чувствовал себя виноватым? Если честно, то всем было в ту пору не по себе.

— Виноватым? Может быть, но точнее — очистившимся. Проблемы больше не существовало. Я стал свободен, но облегчения не почувствовал, — сказал он, вздыхая. — И все из-за тебя. Ты оказалась рядом, со своей персиковой кожей, облитой солнцем, такая теплая, готовая успокоить меня.

— Ты производил впечатление человека, у которого почва ушла из-под ног.

— Так оно и было. Мне не давала покоя дурацкая мысль: признаться тебе в своих чувствах и отдаться на твою милость. Но присущая мне сдержанность не позволила предстать в твоих глазах эдаким развратником. — Он покрутил пальцем у виска. — О, развратник лукавит, а желание у него, в сущности, одно — извлечь для себя максимум удовольствия. Увы, так оно и произошло, и скорее, чем я ожидал. А все потому, что ты как-то по особому дотронулась до меня в том гостиничном номере…

— Я не могла с собой совладать, — всхлипнула Элина. — Ты был такой несчастный, такой одинокий. Позже я ужаснулась: как же ты будешь презирать меня!

— Презирать тебя? — Он затряс головой. — Я тогда подумал, что яблоко не падает далеко от яблони и что мое поведение ничем не лучше поведения моего отца, человека, для которого нет ничего святого. Даже при таких необычных обстоятельствах наша близость резко отличалась от того, что было у меня с Сильвией. Желание повторить то, что произошло между нами, стало навязчивой идеей.

— Если бы ты только заикнулся об этом, — пролепетала Элина.

— А ты? Тебе следовало подать мне хоть какой-то знак до того, как я примчался на этот остров.

— Как бы я выглядела в твоих глазах, намекни о своих чувствах? Тебе пришлось бы лицемерить перед невестой, страдать еще больше…

— Где-то в глубине души я был уверен в твоем ответном чувстве, но боялся оказаться банкротом.

Она встала и, подойдя к Бернарду, прижалась щекой к его мягким волосам. Ее сердце разрывалось от любви к нему.