|
– Кого он имеет в виду? Только ли франкфуртскую родню да еще, пожалуй, Дюшанов в Гамбурге? Или у старого Вундерлиха иное на уме?» Он встал, чтобы чокнуться с отцом, и с лю-бовью посмотрел ему прямо в глаза. Но тут поднялся со своего стула маклер Гретьенс; на речь ему потребовалось немало време-ни, а когда она была наконец произнесена, он поднял бокал за фирму «Иоганн Будденброк», за ее дальнейший рост и процветание во славу родного города. Тут Иоганн Будденброк, как глава семьи и старший представитель торгового дома, принес гостям благодарность на добром слове и послал Томаса за третьей бутылкой мальвазии, ибо рас-чет, что и двух будет достаточно, на сей раз не оправдался. Лебрехт Крегер тоже провозгласил тост; он позволил себе вольность, оставшись сидеть: ему казалось, что легкое покачиванье головой и изящные движения рук должны были с места произ-вести еще более грациозное впечатление. Свою речь он посвятил обеим хозяйкам дома – мадам Антуанетте и консульше. Но едва он кончил – к этому времени плеттен-пудинг был почти уже съеден, а мальвазия выпита, – как со стула, откашливаясь, поднялся Жан-Жак Гофштеде. У присутствующих вырва-лось единодушное «ах!». А дети на нижнем конце стола от радости захлопали в ладоши. – Да, excusez! Я не мог себе отказать… – начал поэт, одной рукой слегка потеребив свой длинный нос, а другой вытаскивая лист бумаги из кармана. В зале воцарилась благоговейная тишина. Бумага в его руках была премило и очень пестро разукрашена, а с наружной стороны листа в овале, обрамленном красными цветами и множеством золотых завитушек, было начертано: «По случаю радостного праздника новоселья в новоприоб-ретенном доме Будденброков и в благодарность за ими присланное мне дружеское приглашение. Октябрь 1835 года». Он развернул лист и начал своим уже чуть-чуть дрожащим старческим голосом: Многочтимые! Под сводом Этих царственных палат, Пусть восторженною одой Песни дружбы прозвучат! Среброкудрому я другу Посвящаю песнь мою, Двух малюток и супругу В звучной песне воспою. Нежность дружбы безобманно Говорит мне, что слита С трудолюбием Вулкана Здесь Венеры красота. Пусть же Время годы косит, Не печальтесь вы о том, – Каждый день пускай приносит Радость новую в ваш дом! Пусть уносит счастье-птица Вас в потоке ясных дней, И прекрасный век ваш длится Вместе с дружбою моей! Пусть бы дружбой и любовью Светлый дом всегда встречал И того, кто сердца кровью Эти строки написал! Гофштеде отвесил низкий поклон, и все общество дружно зааплодировало. – Charmant, Гофштеде! – воскликнул старый Будденброк. – Твое здоровье! Нет, это прелест-но! Когда же консульша подняла свой бокал, чтобы чокнуться с Гофштеде, ее нежные щеки слегка заалели, – она поняла, на кого столь изящно намекал поэт, говоря о красоте Венеры. 7 Всеобщее оживление дошло уже до предела, и г-н Кеппен ощутил неодолимую потребность расстегнуть несколько пуговиц на жилете; но, к сожалению, об этом нечего было и мечтать, – ведь даже люди постарше его не позволяли себе такой вольности. Лебрехт Крегер сидел все так же прямо, как и в начале обеда; у пастора Вундерлиха было все такое же бледное и одухотворенное лицо; старый Будденброк, хоть и откинулся на спинку стула, но оставался воплощенной благопристойностью; и только Юстус Крегер был явно под хмельком. Но куда исчез доктор Грабов? Консульша поднялась и незаметно вышла из столовой, ибо на нижнем конце стола пустовали стулья мамзель Юнгман, доктора Грабова и Христиана, а из ро-тонды доносился звук, похожий на подавляемое рыдание. Она проскользнула в дверь за спиной горничной, появившейся в эту минуту с маслом, сыром и фруктами. |
