Она обняла не менее красивого парня, который приехал в больницу вместе с ее сыном. «И слава богу, что его друг Филип в тот момент был в соседней комнате и вызвал «скорую»!»
Большинство из этих пациентов страдают от синдрома Эйфеля – «Я упал, доктор! Я упал!» – и порой рассказывают просто невероятные небылицы о том, как что куда попало, однако сегодня я впервые действительно поверил рассказу пациента. Это был вполне правдоподобный и, судя по всему, крайне болезненный инцидент с участием дивана и пульта от телевизора – по крайней мере, нахмурив брови, я подумал: «Что ж, полагаю, такое могло случиться». Однако когда мы доставали пульт в операционной, то обратили внимание на надетый на него презерватив, так что, вероятно, это не было полной случайностью.
16 июня 2005 года, четверг
Я сказал пациенту, что МРТ ему сделают не раньше следующей недели, и он пригрозил, что сломает мне обе ноги. Моей первой мыслью было: «Что ж, так я пару недель проведу на больничном». Еще чуть-чуть, и я бы пошел искать ему биту.
25 июня 2005 года, суббота
Вызвали констатировать смерть одного пожилого пациента – он очень сильно болел, реанимировать его было бесполезно, и это был вполне ожидаемый исход. Медсестра отвела меня к его кровати, показала на серый труп, когда-то бывший нашим пациентом, и представила его жене, которая, можно так сказать, формально не была вдовой, пока я официально не объявил ее мужа мертвым. Природа, может, и делает всю грязную работу, однако без моей подписи все равно не обойтись.
Я выразил соболезнования жене пациента и предложил ей подождать снаружи, пока разберусь с формальностями, однако она предпочла остаться. Не совсем уверен, почему – думаю, она и сама этого не понимала. Может быть, ей была важна каждая секунда, проведенная рядом с ним, даже если его уже с нами и не было. Или, возможно, она хотела удостовериться, что я не один из тех врачей, вытворявших немыслимые вещи с покойниками, о которых она читала в «Daily Mail». Как бы то ни было, нравится мне это или нет, но она уселась в первом ряду.
Мне уже трижды доводилось констатировать смерть, однако невольных зрителей у меня прежде никогда не было. Чувствую, нужно было приготовить закуски.
Она явно не представляет, насколько напряженным, безмолвным и затянутым будет это представление – больше похожим на творчество Гарольда Пинтера, чем на «Приключения Присциллы, королевы пустыни».
Я сверил данные пациента, указанные на его больничном браслете, зрительно удостоверился в отсутствии дыхательного рефлекса, реакции на физические и вербальные раздражители, отсутствии пульса в сонной артерии и реакции зрачков на свет. Засек время и две минуты слушал сердце через стетоскоп. После этого еще три минуты слушал легкие. Как бы это неуместно ни звучало, но пять минут кажутся убийственно долгим временем, когда ты стоишь без движения в лучах ослепительного света, прижав стетоскоп к груди явно мертвого человека, и все это под пристальным взглядом его жены. Вот почему мы всячески стараемся выпроводить их из комнаты, пока делаем свое дело.
Я понимаю, почему мы уделяем столько времени, чтобы убедиться, – в конце концов, это последнее, что отделяет человека от официального признания умершим. Без пяти минут вдова то и дело спрашивала, в порядке ли я. – Не знаю, казалось ей, будто мне слишком тяжело на душе, чтобы продолжать, или же что я попросту забыл, что нужно делать дальше… – И каждый раз, когда она что-то говорила, я подскакивал на месте, как… В общем, как врач, который что-то услышал, внимательно прислушиваясь к грудной клетке трупа.
Взяв себя в руки, я подтвердил ей печальные известия и заполнил свидетельство о смерти. Это были определенно тягостные пять минут, однако если вдруг с медициной у меня не сложится, то мне достаточно будет купить банку серебрянки, чтобы зарабатывать «живой статуей» на Ковент-Гарден. |