19 апреля 2010 года, понедельник

Мисс Бербедж, одна из наших врачей-консультантов, взяла двухнедельный отпуск по семейным обстоятельствам в связи со смертью одной из своих собак. В комнате отдыха родильного отделения никто не скупится на издевки. Я же, ко всеобщему удивлению, – в том числе и к своему собственному – встаю на ее защиту.

Мисс Бербедж меня презирает – она решила, что я ей ненавистен, как только меня увидела, и с тех пор не отклонялась от этой позиции. Как-то я просил ее, можно ли мне уйти с работы пораньше (раньше, чем должны были закончиться пришедшие на прием пациенты, но не раньше, чем я должен был уйти по контракту), чтобы успеть на ужин в честь годовщины, и она мне отказала на том основании, что мне будет «проще найти нового партнера, чем новую работу». Она сказала мне, что если я буду работать в женской консультации для больных диабетом, где мне нужно будет разговаривать с пациентками про их питание, то мне следует заняться собой и сбросить немного веса (мой индекс массы тела – 24). Однажды она ударила меня по руке в операционной за то, что я неправильно держал расширитель, а еще как-то отчитала меня за богохульство из-за сказанного мною слова «проклятье». Она выкрикивала прямо перед пациентом, что я идиот и мне следует вернуться в мединститут.

И тем не менее я сидел и защищал ее перед всеми своими коллегами. Зачем подшучивать над кем-то из-за того, что ему грустно? Она явно заслуживает уважения, ведь понимает, что теперь все узнают: ее внешняя невозмутимость была именно лишь внешней. Разве нам не следует жалеть человека, у которого в жизни так мало хорошего, что смерть домашнего питомца так сильно подкашивает? Горе есть горе – оно не бывает правильным или нормальным. В ответ раздаются сдавленные «ну может быть», и я ухожу, задушив разговор на корню подушкой своего сострадания. С другой стороны, две недели отпуска из-за мертвой собаки – да эта женщина на фиг рехнулась.

21 апреля 2010 года, среда

Один из студентов-медиков подошел ко мне после встречи и спросил, не против ли я взглянуть на его пенис. Я был против, однако выбора у меня особо не было – нужно набраться немало мужества, чтобы попросить одного из своих преподавателей взглянуть на свое хозяйство (если, конечно, речь не идет о порно, где это происходит с завидной регулярностью). Я отвел его в отдельную комнату и надел перчатки, чтобы создать хоть какую-то иллюзию профессионализма. Он рассказал, что прошлой ночью ушиб свой пенис и с тех пор у него проблемы с мочеиспусканием.

Было очевидно, что он решил опустить некоторые детали произошедшего. Его хозяйство выглядело словно баклажан, на который напал тигр, – распухшее, фиолетовое, а по всей длине на нем были глубокие, сочащиеся кровью ссадины. Продолжив расспрашивать студента, я выяснил, что прошлой ночью он хвастался своей подружке силой своей эрекции и заявил, что его пульсирующее достоинство способно остановить лопасти настольного вентилятора. Его предположение оказалось в корне неверным, и вентилятор одержал сокрушительную победу.

Я посоветовал ему обратиться в отделение неотложной помощи – на пару ран нужно наложить швы, а пока не спал отек, ему не обойтись без катетера. Причем лучше всего ему, наверное, поехать в какую-нибудь другую больницу, если он не хочет, чтобы коллеги подшучивали над ним по этому поводу.

22 апреля 2010 года, четверг

Впервые накладывал циркулярный шов на шейку матки под руководством профессора Карроу. Практически при любой другой процедуре консультант, контролирующий процесс, может в любой момент взять управление на себя, чтобы не допустить нанесения пациенту урона. Ответственность же за циркулярный шов целиком ложится на плечи оперирующего.