Ей хватило ума предварительно нанюхаться кокаином, что обеспечило ей достаточный уровень анестезии, пока на место не прибыли спасатели, чтобы срезать штырь ниже уровня влагалища (могу представить, сколько раз они успели сказать «матерь божья», пока это делали).

Женщина поступила к нам со стабильной гемодинамикой и на удивление в хорошем состоянии, если учесть все случившееся, так что мы организовали экстренную КТ, чтобы понять, какое именно мясо попало на этот шампур. Каким-то чудесным образом ей удалось избежать повреждения мочевого пузыря и крупных кровеносных сосудов, так что от нас требовалось просто забрать ее в операционную и зашить входную и выходную раны.

Мы пришли осмотреть ее после операции. Она была трезвой, ей было больно и стыдно, а вместе с ней в палате находился сопровождающий полицейский, так как она все еще была под арестом. Мы сказали, что беспокоиться не о чем, а также подробно объяснили необходимый послеоперационный уход.

Женщина спросила, можно ли ей оставить зубец от забора на память, и я сказал, что не вижу причины ей отказывать. Полицейский же нашел довольно-таки убедительную причину – не очень-то разумно давать преступнику под арестом оружие, которым можно проткнуть живот.

22 июня 2010 года, вторник

Что делать, когда занимаешься неотложным пациентом и получаешь экстренный вызов? Меня вызвали в родильную палату. Пока роженица тужилась, фетальный монитор начал выдавать пугающие показания, в результате чего ребенка пришлось в срочном порядке доставать щипцами. Я делаю все необходимое, и ребенок появляется на свет, правда, несколько обмякший. Педиатр творит свое волшебство, и ребенок с криком оживает. Выходит плацента, у пациентки умеренное кровотечение, ставшее следствием щедрой эпизиотомии и слегка дряблой матки. Только я приступаю ко второй половине необходимых мероприятий, как вдруг слышу еще один сигнал экстренного вызова. Лучше мне остаться – ситуация запросто может перерасти в обильное послеродовое кровотечение, да и в любом случае она уже теряет кровь каждую секунду, пока я ее не зашью или не назову акушерке следующий препарат, который ей нужно ввести. С другой стороны, эта другая, неизвестная мне пока еще неотложная ситуация может оказаться гораздо серьезней – и моей текущей пациентке вряд ли может быть нанесен какой-то непоправимый вред, если я оставлю ее в руках опытной акушерки.

Сейчас день, однако кто сказал, что все мои коллеги не заняты своими пациентами, причем каждый из них полагает, что на сигнал экстренного вызова, который все никак не прекращается, отреагирует кто-то другой. А вдруг это и вовсе один из тех неотложных случаев, когда нужны все свободные руки? Я раздумываю над тем, чтобы отправить акушерку проверить, в чем дело, однако эта минута может оказаться для того другого пациента критической. Я вручаю акушерке большой тампон и прошу ее посильнее прижать рану в промежности, пока я не вернусь, а также инструктирую ее по поводу того, какие лекарства ввести пациентке при необходимости, а сам выбегаю в коридор. Световой сигнал горит над дверью в третью палату, куда я и заскакиваю в надежде, что принял правильное решение. Как и следовало ожидать, мое решение было в корне ошибочным.

Одна из акушерок проводит учебную СЛР. На кровати лежит манекен, а стоящие вокруг врачи и медсестры говорят, что они стали бы делать, если бы жизнь пациента действительно была под угрозой. Что на самом деле было не так. В отличие от того пациента, которого я только что бросил. «Отлично, ординатор здесь, – говорит акушерка старшему интерну. – Что бы вы хотели, чтобы он сделал?» Что я делаю в итоге, так это подхожу к манекену, стаскиваю его на пол и называю акушерку дурой, обвиняя в том, что она поставила безопасность моего пациента под угрозу.