Вернуться в комнату все же пришлось.

Никита уже взял себя в руки. И даже мило улыбнулся, принимая у нее поднос. Он старался есть неторопливо, но было заметно, что он очень голоден. От коньяка и еды щеки его порозовели, в глазах появился блеск. Он вновь стал походить на того мужчину, которого она любила когда-то. Или продолжает любить? Но этот вопрос Пуля боялась себе задавать, особенно сейчас.

Прошло уже довольно много времени, голос разума напомнил Пульхерии, что она в опасности. Она не слушала его.

Неожиданно, сонно щурясь, в комнату вошла Катя. В руках у нее была книжка. Пульхерия растерялась. Но Катю присутствие постороннего мужчины не смутило. Подойдя к нему, она задала бесхитростный вопрос:

– Ты кто?

– Никита Назаров.

– Ты хороший?

– Хороший.

– Тогда почитай мне книжку. Мне обычно папа или Пуля читают, но папа в командировке, а Пуля мне сегодня уже читала. – И тут же простодушно спросила: – У тебя дети есть?

– Нет.

– Хочешь, чтобы были?

– Хочу, – ответил в конец обалдевший Никита.

– Тогда тебе надо срочно жениться, – серьезно посоветовала девочка. – Вот Пуля скоро женится на папе и станет моей мамой. Ну, чего же ты ждешь?

– А что надо? – недоуменно спросил Назаров, растерявшийся от непосредственности Кати.

– Пойдем мне книжку читать. Я лягу в кровать, закрою глазки и буду тебя слушать. Ты можешь отказаться. Но тогда мне придется включить телевизор и смотреть фильм для взрослых. Папа меня за это ругает. Я лучше тебя послушаю.

Катя взяла Никиту за руку и повела за собой. Пока он отсутствовал, Пульхерия размышляла о том, что, познакомив Назарова с Катей, она совершила наихудшее предательство в отношении Германа. С упоением мазохистки она топтала свою истерзанную душу, обзывала себя последними словами, но ничего поделать с собой уже не могла. Это было какое-то наваждение.

Минут через двадцать вернулся Никита.

– Пульхерия, так ты дашь мне денег?

– Конечно, дам. Но куда ты поедешь среди ночи?

– На вокзал. Там как-нибудь перекантуюсь до утра.

Она налила еще коньяку.

– У меня есть предложение лучше, я могу дать тебе ключи от своей квартиры. Она все равно пустует.

Достав из сумочки ключи, подошла почти вплотную к Никите и вложила их ему в руку. Отстраниться она не успела. Он обнял ее и поцеловал. Поцелуй был настойчивым и долгим. Пуля не собиралась сопротивляться. Они упали на диван, прижимаясь друг к другу телами, еливаясь воедино. Все ее страхи и угрызения совести исчезли, лишь одно огромное желание владело ею. Тело взяло верх над разумом, и сразу вся ее новая жизнь, Герман, его семья показались жалким подобием настоящей жизни, которым она пыталась заполнить свою опустошенную душу. И тут в комнате раздалось покашливание. Легкое, но настойчивое, оно заставило Пульхерию похолодеть. Вот раздалось снова, но уже громче, требовательнее. Она отшатнулась от Никиты, словно ее наотмашь ударили по лицу. Прямо над ними стояла Галина Матвеевна собственной персоной. Махровый халат в полосочку, бигуди на выцветших волосах, на ногах тапочки в виде собачьих морд, вполне симпатичных и добродушных, но не такой была их хозяйка.

– Прошу прощения, я даже не предполагала, что такое возможно в этом доме… У меня просто нет слов… – Она подняла глаза к потолку и запнулась, очевидно пытаясь именно там найти эти слова.

Пульхерия молчала и напряженно соображала, чем сейчас в нее запустит. Но обошлось без рукоприкладства. Галина Матвеевна резко развернулась и опрометью кинулась из комнаты.

Никита и Пульхерия долго сидели, не говоря ни слова. Наконец он встал и охрипшим голосом прошептал:

– Проводи меня, пожалуйста.