– Катя, ты помнишь дядю, который читал тебе сказку? – с замирающим сердцем спросила она.

– Это в тот раз, когда я болела?

– Да.

– Конечно, помню. Он очень хорошо читал, словно дядя из телевизора.

Как все оказалось просто. Помощь пришла от маленькой бесхитростной девочки, которой пока еще наплевать на то, что о ней подумают. Для которой правда – это правда, а ложь – это ложь. Она еще не умеет выдавать желаемое за действительное, маскируя искусную ложь под правду.

Пульхерия прижала Катю к себе и поцеловала. Наконец судьба сжалилась над ней. Теперь она сможет доказать Штыкину, что он ошибался.

Входная дверь распахнулась, и в прихожую вошел Герман.

– Привет, мои дорогие. Как приятно, меня встречает вся моя семья.

Катя кинулась к нему и повисла на шее. Герман целовал ее так, словно не видел несколько лет. Он очень любил ее.

«Сейчас я ему все скажу, – подумала Пульхерия, но тут же решила: – Нет, не сейчас, не буду аппетит портить, скажу после ужина.

Неожиданно ей пришла в голову мысль о том, что если Герман простит ее и, несмотря ни на что, женится на ней, Александр Николаевич лишит работы и его. Может лишить и наследства. Ее охватил ужас и решимость несколько поубавилась.

Ужин прошел в молчании. Пуле говорить не хотелось, а Герман сосредоточенно думал о чем-то своем.

– С таможней дела уладил? – спросила она, когда они пришли в спальню.

– Не совсем. Завтра опять придется туда поехать. Скажи, что происходит с Галиной Матвеевной? Она какая-то мрачная.

Он достал бутылку коньяка, налил себе полный стакан и сразу отпил почти половину.

– Так ты знаешь? – догадалась Пульхерия.

– Гришенька позвонил мне. Он сказал, что таким он папу еще никогда не видел. Надеюсь, ты понимаешь, на что идешь?

Пульхерия кивнула.

– Это все из-за него? – спросил он тихо.

– Да. Его обвиняют в убийстве Вики.

– Ему уже вручили обвинительное заключение?

– Я разговаривала со следователем. Он сказал, что это дело решенное.

– Сочувствую тебе.

– Причем здесь я? – удивилась она.

Он пожал плечами.

– Герман, прежде чем я тебе все расскажу, хочу, чтобы ты знал, что я к Никите вообще ничего не испытываю. Как бы все это ни выглядело, он мне безразличен и люблю я только тебя.

Он сжал стакан так, что пальцы побелели.

– Ты веришь мне?

– Расскажи, в чем дело.

– Я предупредила Александра Николаевича, что не буду обеспечивать ложное алиби Грише. В убийстве обвинили Никиту и его наверняка осудят. У него есть алиби, но он не может его доказать, потому что в ту ночь был со мной, вернее, в то время, когда убивали Вику. Об этом я также рассказала следователю.

Герман был бледен, он пытался справиться с собой, но эмоции, захватившие его, сковали лицо, превратив в маску мученика. Пульхерия подошла, опустилась перед ним на колени и, пытаясь заглянуть в глаза, продолжала говорить:

– Я хотела тебе рассказать, готовилась и никак не могла решиться. Боялась, что ты неправильно поймешь меня оттого, что очень сильно любишь. Но теперь я обязана сказать правду. Клянусь, он для меня ничего не значит…

– Прошу тебя, не надо оправдываться, – тихо сказал Герман. Его взгляд ускользал, словно ему было больно смотреть ей в глаза – он блуждал по потолку, скользил по предметам и, натыкаясь на нее, испуганно шарахался в сторону.

Пульхерия честно рассказала обо всем. Не утаила даже то, что побывала у Назарова в гостинице, подчинившись ложному, сентиментальному порыву.