А потом Девлин сделала то единственное, что поддержало его. Если бы этого не произошло, он так бы никогда и не узнал об этом, и как только она поняла, что это именно то, что нужно?..

Она просунула руку под полотенце и положила ладонь на член Клейна.

Рей погладил ее по голове, и короткие мягкие волоски на ее шее послушно поднимались вслед его пальцам. Девушка распахнула полотенце и, взяв член в рот, ласкала рукой яички, а Клейн дрожал от нежности и не кончал, потому что это был еще не секс, и он пообещал себе не плакать и сдержал свое слово…

Девлин села и стянула блузку через голову. Ее соски отчетливо проступили сквозь тонкую ткань бюстгальтера. Она сбросила сапожки и джинсы. В одном бюстгальтере и „джи-стринг“ она встала над Клейном на колени, а он, положив свои ободранные до мяса ладони ей на попу, осознал, что только за одно это мгновение стоило умереть. Оно было самым сексуальным из всех, что ему приходилось испытывать в жизни. Он тоже встал на колени и поцеловал Девлин, чувствуя на губах горьковатый привкус сигарет. Проведя рукой вдоль ее живота, он запустил пальцы в волосы и нашарил ее клитор, подобный на ощупь мраморному шарику, перекатывающемуся в масле, а Девлин нежно покусывала его лицо и шею. Клейн осторожно опрокинул девушку на спину и, оттолкнув краешек ее узких трусиков, лизнул. Она быстро кончила, выгнувшись, словно лук; мышцы ее живота дрожали от напряжения. Рей снова прижал ее к матрасу и снова заставил ее кончить, и продолжал бы и дальше, если бы она не схватила его за член и не приказала трахнуть ее. И Клейн повиновался, скользнув мимо ее трусиков. И это не было похоже ни на „половой акт ненависти“, ни на последнее в жизни занятие любовью. Спустив с ее плеча бретельку бюстгальтера, Клейн нежно пососал сосок. Он не старался задержать свой оргазм, он просто погружался в Девлин медленными долгими движениями, и, когда наконец пришел его черед, он так и не понял, как долго все длилось, да это его и не заботило: он знал только то, что любил эту женщину, а вся ненависть, так долго копившаяся в нем, пропала. Некоторое время он неподвижно лежал на Девлин, улыбаясь при мысли о том, что при всем своем рыцарском отношении к женщине у него не хватает сил хотя бы на то, чтобы, приподняться на локтях, снять с нее часть своего веса.

Он просто лежал с закрытыми глазами и тихо дышал. Почувствовав, что засыпает, он открыл глаза: Девлин, словно с вырезанным из нежно светящегося янтаря лицом, немного отвернулась в сторону, и Клейну привиделась на ее щеке блестящая полоска, оставленная скатившейся слезой. Девушка была невероятно красива. Красивее всех, кого Клейн видел раньше. Он хотел бы смотреть на нее вечно, но его веки сморила вековая усталость. Некоторое время он пытался бороться со сном, но это оказалось выше тех жалких сил, что у него еще оставались. Лицо Девлин все время уплывало из поля зрения. Ее сосок так и остался прижатым к его губам. Клейн разлепил губы и пробормотал женщине прямо в грудь таким низким и неясным голосом, что сам едва разобрал собственные слова:

— Я понимаю, что это не по-джентльменски, но я сейчас засну…

И, улыбнувшись тому, что он все-таки обалдуй, хотя ему и наплевать на это, Клейн заснул.

Глава 30

Хоббс, лежа на диване, смотрел на свисавшую с потолка лампу без абажура. Несколько месяцев назад он приспособился ночевать здесь, в маленькой комнатушке, рядом с его отделанным деревом кабинетом. В последние же недели ему редко удавалось заснуть более чем на час, а с начала изоляции блока „В“ он вообще не сомкнул глаз. У него были дом и жена, но желание навестить ее появлялось все реже и реже, пока не исчезло совсем. Если его жена и находила такое поведение странным, Хоббс не был склонен обращать на это внимание, а тем более беспокоиться. Хоббс теперь с трудом вспоминал имя жены, а ее лицо редко всплывало в памяти. Он не держал здесь ее фотографии.